Брук знала, что он так думал, потому что так думал и сам Джеймс. До сегодняшнего вечера. А Дункану нужно знать правду. И ей надо, чтобы он знал правду.
— Мы с Джеймсом просто хорошие друзья, — сказала она. — У нас были свидания. Несколько раз. Но мы оба знали, что далеко наши отношения не зайдут. Ему нужна более энергичная женщина. Вроде Салли. А мне нужен…
Она осеклась, провела пальцем по статуэтке.
— Вам она нравится?
Услышав вопрос, Брук подняла глаза. Дункан смотрел на статуэтку. Она улыбнулась.
— Нравится? Она прекрасна! Это самый лучший второй день Рождества, о котором я могла только мечтать!
Он мгновение подумал, словно пытаясь что-то осмыслить.
— Это ведь было публичное зрелище! Когда вы нашли ее в носке.
— Все прошло не так уж и плохо. Вы же меня подготовили. Да и все вели себя доброжелательно. Есть другие вещи, которые куда труднее делать при людях.
— Например, целоваться!
Опять они к этому вернулись! Брук думала, ей будет неловко, но ничуть не бывало! Она обнаружила, что ей вовсе нетрудно поднять на него глаза.
— Да. Например, целоваться!
Глаза его потемнели.
— Или петь? — спросил он.
— Я не пою при людях!
— Вы поете одна. По утрам. В душе, — очень тихо произнес он.
— Вы это слышите? Как я пою?..
— Да. Я слышу, как вы поете.
Пытаясь казаться как можно более беззаботной, Брук повертела в пальцах фарфоровую статуэтку.
— Что тут необычного, если человек поет в душе?
— Я, например, не пою в душе, — ответил он. И, затаив дыхание после долгого вдоха, она заставила себя сказать:
— Я знаю.
— Я задавался этим вопросом: знаете ли вы…
Знаете что? Что они принимают душ каждый день фактически в одно и то же время? Она пригладила свои волосы.
— Разумеется. Трубы уже не новые. Я слышу, как течет вода, как скрипит пол…
Он сделал шаг вперед, задел ногой мешок. Звякнули бутылки, мешок свалился на бок.
У Дункана были широкие плечи, прекрасно сложенное тело и соблазнительные губы. Он вынул руки из карманов, придвинулся еще ближе, и Брук задрожала. Крошечные рождественские свечи тоненькими лучиками отражались в его глазах.
О, Господи! Она поднесла к груди сжатые кулаки и отступила к стене.
Он был выше, чем она думала, стройнее, чем она полагала, и гораздо сексуальнее, чем она могла себе представить… И он знал, что она поет в душе!
Сейчас она чувствовала его запах. Не воображаемый пар, не возникший в ее сознании аромат душистого мыла, а запах мужской кожи, разогретой возбуждением. Дункан поднял руки, слегка скользнул ладонями по ее волосам, пригладив их за уши, как часто делала она сама, — словно он наблюдал за ней и хорошо знал этот жест. Затем наклонился вперед и коснулся губами ее уха.