Терри порывисто хватает меня за руки, чуть выше локтей, и легонько трясет.
— Кто это сделал?! Кто проболтался?! Твои подружки?! Каролина?! Рейчел?!
Качаю головой.
— Джесси, умоляю! Все и так происходит по нашей воле! Это же нужно только нам двоим! Самое главное — будем ли мы вместе. Остальное не имеет значения!
С трудом вырываюсь и насилу подавляю в себе позыв разреветься.
— Терри, пожалуйста… Мне ужасно плохо. Я хочу домой, отдохнуть.
— Но не можем же мы на этом расстаться?! — опять кричит он.
— Поговорим в другой раз. — Я чувствую жуткую слабость и правда мечтаю возможно скорее очутиться в защищенности отцовского дома.
— Когда? — требует Терри.
— Пока не знаю.
— Подумай, прикинь! Мне важно знать!
— Не сейчас, позднее, — шепчу я, делая шаг в сторону автостоянки.
— Я отвезу тебя! — не желая терять последнюю надежду, восклицает Терри.
Качаю головой.
— Нет.
Отец встречает меня с испуганным видом.
— Ты не сказала, что куда-то собираешься, не позвонила, не оставила записки.
Проходим в кухню. Я тяжело опускаюсь на стул у окна и смотрю на настенные часы.
— Время еще детское.
Отец хмыкает.
— Ничего себе, детское! Первый час ночи! Дети видят десятый сон! Кофе будешь?
— Да, — не задумываясь отвечаю я. Мне в голову приходит ужасающая мысль. А что, если все-все, даже папа, Джимми, Дин и все его семейство… Вдруг все кругом были в курсе и только я одна, самая недогадливая, пребывала в неведении? Что, если выяснится, что так оно и есть? Тогда я, честное слово, не знаю, как дальше жить…
Перед моими глазами, как будто нарочно, мелькает папино лицо, каким оно было вечером после нашего с Терри развода. Он очень странно себя вел. Неужели же?..
Вскакиваю со стула, подлетаю к отцу, убираю из его руки пакетик с молотым кофе и мертвой хваткой вцепляюсь в его запястья.
— Скажи мне правду, папа! Умоляю! Если мое счастье для тебя не пустой звук, если ты хоть немного меня любишь, пожалуйста, скажи…
Отец смотрит на меня испуганно.
— Что с тобой? Ты случайно не заболела?
— Ответь же! — настойчиво прошу я, слегка тряся его руки.
Папино лицо напрягается, на лбу углубляются складки. Я неотрывно смотрю в его глаза, стараясь определить по ним, как по детектору лжи, честен ли он.
— Твое счастье для меня важнее всего на свете. Твое и Дина, — быстро добавляет он, хоть мы все давно знаем, что ко мне отец относится с большим трепетом, нежели к моему старшему брату.
Дин, насколько я могу судить, не обижается и смотрит на отцовскую бескрайнюю любовь ко мне где-то даже с юмором. Когда умерла мама, Дину было шестнадцать лет. Мама, хоть я об этом не подозревала, поскольку к тому времени еще не успела повзрослеть, наоборот, любила чуть больше его, Дина. Так что родительского обожания нам в детстве досталось в одинаковой мере.