Француз медленно снимал сюртук, и она ждала, что он подойдет к ней, привлечет ее к себе — ведь, конечно же, полагается именно так. Однако он пересек комнату к тяжелым занавескам из Дамаска на окне и плотно задернул их.
Когда он обернулся к ней, Джорджиана Хоус испугалась странного выражения в его глазах, а он сказал:
— Ну вот. Мы же не хотим, чтобы звезды нас видели, правда?
Джорджиана быстро взглянула на дверь. Но тут он улыбнулся и направился к ней, и Джорджиана подумала о том, как он хвалил ее пение, и о том, что он ей обещал.
— Ну вот, — прошептала она, вполне довольная тем, что увидела. — Ну вот.
Она медленно расшнуровала корсаж, и блики огня легли на нежную белую кожу ее грудей.
Он стоял, глядя на нее, затем вынул шпильки из ее длинных волос, и они упали блестящими красными волнами на ее плечи.
Он страстно ласкал ее руками и целовал в губы. Джорджиана высвободилась и, взяв его за руку, повлекла назад к большой кровати.
Он быстро освободил от остальной одежды и себя, и ее, сдергивая ее нижние юбки с таким нетерпением, что чуть их не порвал. Он жадно целовал ее лицо, ее шею, ее порозовевшие груди. Джорджиана застеснялась такой пылкости и сильнее притянула его к себе. Вскоре все затененные углы комнаты уже отвечали эхом приглушенным звукам наслаждения.
Затем, без малейшего предупреждения, он отпрянул. Джорджиана открыла глаза и протестующе вскрикнула. Он поднялся на ноги и повернулся спиной к ней. И сказал, будто обращаясь к кому-то еще в комнате:
— Селена, Селена, ты снова взялась за прежнее.
И Джорджиана увидела, что он стискивает кулаки будто в тайных муках.
Она вся подобралась, внезапно ощутив холод.
— Сударь, что с вами? Что-то случилось?
Он вихрем обернулся к ней, и она съежилась в страхе — такими странными казались его глаза в мертвенной бледности лица. Может быть, он болен, подумалось ей, или глотает какое-то зелье, потребляет опий? Зрачки его были меньше булавочной головки, и он снова и снова судорожно сглатывал, будто что-то его душило или его терзала нестерпимая боль. Он смотрел на нее будто на мерзкую гадину, заползшую в его кровать из сточной канавы. Затем надел сюртук, пошел к двери и свирепо позвал кого-то.
Джорджиана спрыгнула с кровати и дрожащими пальцами начала застегивать платье. Она наслышалась историй про мужчин, которые звали приятелей завершить такого рода незавершенность, словно мстя за собственную немощь. Но даже прежде, чем она успела прикинуть, как спастись, француз пошел назад к ней с таким видом, будто не понимал, почему он здесь, в этой комнате, с ней. И пока она настороженно следила за ним, он засунул руку в карман и вытащил горсть монет, золотых монет — она никогда в жизни не видела столько золота. Он отсчитал десять и протянул ей. Она заметила, что его рука трясется.