— Да уж, конечно… Но пошли наемника, он еще, чего доброго, уронит форму и разобьет, не понимая ее истинной ценности.
Ляпнув это, она тотчас поняла, что проговорилась.
— Хммм… Я и не подумал об этой стороне дела. Ну как же, не дай Бог, семейный бизнес понесет убыток. Но все же интересно, неужели вас не смутило то, что ваша дорогая бабушка посылает вас, как ни крути, а все-таки на грабеж?
— Она потеряла мужа, и дороже всего ей была репутация компании, которую он создал своими руками.
— Вы хотите сказать, что если однажды на долю вашей семьи выпала удача, то ее уже нельзя выпускать из рук?
— Как я объясню вам суть преданности кому-то, если вы никогда не испытывали нечто подобного? И, кстати, грабеж — не ее идея, а моя. Перестаньте ее обвинять. Мы с вами взрослые люди и способны понять друг друга. К чему тут припутывать старую женщину, убитую горем?
Саймон как-то странно посмотрел на нее. Она, заметив это, отодвинулась от него и неожиданно предложила:
— Хотите, научу вас играть в гольф? Вам это весьма пригодится, если вы действительно задумали стать королем Киттриджа.
— Ну, Киттридж только начало, — язвительно улыбаясь, проговорил он. — За его околицей существует весь остальной мир, и он огромен. К тому же вряд ли из меня выйдет новый Арнольд Палмер[3].
— Мне казалось, что вы человек спортивный.
— Ладно, вы учите меня игре в гольф, а я вас — сигать через заборы. — Ее ядовитый взгляд он проигнорировал. — Мальчишкой я частенько стоял за забором и думал, что там, за ним, какое-то волшебное место, нечто вроде Диснейленда. Мы с младшим братом перелезали через забор и собирали потерянные шарики для гольфа, а потом продавали их членам гольф-клуба. И они платили нам как миленькие, платили за то, что и так принадлежит им, но что они потеряли.
— Я и не знала, что у вас есть брат.
— Да я и сам теперь в этом не уверен. Я не видел Гленна с той самой ночи, как исчезла моя матушка.
— Ваша мать увезла его?
Саймон так долго ничего не отвечал, что она и ответа ждать перестала. Но он все же заговорил:
— В одно прекрасное утро мы с отцом проснулись, а их не было.
Ярдли откинулась назад и уставилась на него во все глаза.
— Как? Даже не попрощавшись?..
— Думаю, отец знал, в чем дело. Но вот я — не знал. Она оставила записку, где сообщала отцу, что всегда любила его, но больше не может терпеть такой скопидомской жизни. Он никогда не показывал мне этой записки, просто сказал, что там написано.
— Почему она взяла вашего брата?
— Вы хотите спросить, почему она взяла его, а не меня? — Саймон пожал плечами. — Не стесняйтесь, спрашивайте. Я все равно не смогу ответить, поскольку и сам никогда не мог этого понять. Отцу она, может, в прощальной записке как-то и объяснила это, но мне он ничего никогда не говорил. Наверное, просто не хотел меня травмировать. Знаете, если бы она написала, что ей все надоело, опостылела нищета и что она уходит, забрав первого, кто подвернулся под руку, папе было бы легче. Но она написала: «Я всегда любила тебя». Вот с чем ему было трудно справиться. Он был достаточно наивен, чтобы поверить ее словам. Черт! Да он до сих пор верит в это! Верит по сей день. Знаете, его никогда не оставляла надежда, что в один прекрасный день они вернутся. Вот что мне труднее всего простить ей. Господи, что она с ним сделала!