Наконец он прервал поцелуй, но не выпустил ее из кольца своих рук.
— Я так хочу твоей близости, Ярдли. Ты такая неповторимая. Такая изумительная. Я никогда не причиню тебе вреда.
Сначала она безмолвствовала, надеясь на продолжение. Но затем вновь обрела утраченное было самообладание.
— Когда вы целуете меня, — тихо проговорила она, — я совершенно теряю соображение.
— Но это же хорошо. Я ведь не просил вас в этот момент сконцентрироваться и поговорить на умные темы.
— Тем больше причин остановиться. Успокойтесь, Саймон, прошу вас.
— Мы должны снова быть вместе, любить друг друга. И мы оба знаем это.
Ярдли не стала спорить, ей вообще ничего не хотелось говорить. Она просто отстранилась от него, давая понять, что их близость невозможна.
Саймон ехал с опущенными стеклами, ночной воздух начал протестующе свистеть, когда он, выехав на трассу, ведущую к Бентли, набрал скорость. В городок он приехал задолго до рассвета.
Цель этой странной, обреченной на провал затеи заставляла его чувствовать себя идиотом. А он-то считал себя реалистом, неспособным на безрассудства. Но невозможно было отделаться от воспоминания о том выражении, что возникло на лице гадалки, когда Ярдли положила руку на этот паршивый стеклянный шар.
Он отдавал себе отчет в том, что всю эту цыганщину нельзя воспринимать всерьез. Однако Ярдли допускала, что реакция гадалки предрекала какое-то несчастье, причем такое, что никоим образом не касалось их деловых отношений, торговли статуэтками и всем таким прочим. Но чего именно это касалось? Один раз у них была близость. Отличная от всего, что ему довелось до этого испытать. И он по-настоящему страдал от того, что ее нельзя повторить.
Раньше он и подумать не мог, как далеко заведет его встреча с Ярдли. А теперь… Конечно, он мог забросить свои проекты, связанные с селянкой, но в таком случае он никогда не узнает, не был ли связан ее интерес к нему лишь с тем, чтобы добиться подобного результата. Неужто она не понимает, что это никак не связано с выгодой, с деньгами? Он хотел только одного — справедливости. Обиды ущемленного детства не отпускали его, крепко держа за горло. На протяжении жизни нескольких поколений ее семейство радовалось жизни, занимало видное положение в обществе, имело престиж, в то время как его семья все больше нищала. Он хотел теперь занять определенное положение, но достичь этого возможно одним-единственным способом, и он намеревался исполнить задуманное. Все должны узнать, что люди из рода Блаев были искусными мастерами, художниками, а Киттриджи — всего лишь дешевыми подражателями, способными ловко схватить за хвост чужую удачу.