— В сумке у седла моего коня найдется достаточно серебра для решения этого вопроса. — Томмазо верно истолковал слова епископа.
— Это известно только Господу Богу! — поднял руки вверх епископ. — Идите, сын мой, отдайтесь на волю Божью, а я подумаю о спасении вашей души и тела.
Томмазо вместе с перепуганным Джованни вышел из дома епископа под конвоем стражей-алебардщиков. Всю дорогу их сопровождали угрозы и камни, летевшие из толпы местных жителей, неотступно следовавших за ними.
В качестве городской тюрьмы использовалось глубокое подвальное помещение, разделенное металлическими решетками на несколько камер. В подземелье воняло тухлой капустой, вместо постели лежала охапка старой полусгнившей соломы, кишевшей насекомыми.
— За что нас сюда посадили? Что мы сделали? — все допытывался у Томмазо Джованни, не владевший местным наречием, но тот уходил от ответа.
Несмотря на тревогу и ужасную обстановку, Джованни напомнил, что они уже двенадцать часов ничего не ели. У Томмазо не оказалось денег — его кошелек был привязан к поясу, оставшемуся в комнате, где был убит Арджиенто. За серебряную монету из кошелька Джованни им принесли немного сыра, лепешек и вина. Насытившись, они не рискнули лечь на солому, а, присев на корточки и опершись спинами о решетку, провели в полудреме ночь.
Утром за еще одну монету их осчастливили лепешками и чуть теплой похлебкой с требухой. После еды потянулись томительные часы ожидания.
Лишь после полудня в подземелье спустилась группа из шести человек, двое из них были хорошо знакомы Томмазо: пожилая женщина, хозяйка дома, где проживал Арджиенто, и чернобородый, так некстати тогда появившийся. При виде их у Томмазо сжалось сердце от плохого предчувствия. Среди этих людей был и монах в одеянии ордена францисканцев, с наброшенным на голову капюшоном. Высокий грузный мужчина лет пятидесяти в темном камзоле и шапке-пирожке приблизился к решетке, за которой находились узники, и жестом приказал им встать.
— Фрау Катарина, укажите на того негодяя, который вторгся в ваш дом и убил постояльца, — громко обратился он к женщине.
Та приблизилась, словно пытаясь лучше рассмотреть заключенных, окинув их взглядом с ног до головы. Коґда взгляды Томмазо и женщины на мгновение встретились, ему показалось, что в глубине ее глаз горят зловещие огоньки. Он не сомневался: старуха сразу узнала его и тянет время лишь для того, чтобы помучить. Ему припомнились слова умирающего Арджиенто: «Ты убил меня, а манускрипт убьет тебя!» Он стал читать про себя спасительную молитву.
— Что он старой карге сказал? — встревоженно спросил Джованни. — Чего она на нас уставилась, словно собирается проглотить?