— А как со списком? Записано, чья пушнина? Кому что принадлежит?
— Он жениться хотел. Кенты свое отдали. Ему. Чтоб наличные имел. Сразу, — замолчал Тимка.
— Во сколько вы пришли в Трудовое? — поинтересовался Кравцов.
— Свет уже выключили. Значит, за полночь.
— Костя к тебе заходил?
— Нет. Он себя неважно чувствовал, сразу в барак пошел.
— Утром к нему не заходил, к Косте?
— Нет. Хотел договориться с участковым, а уж потом нарисоваться, порадовать.
— Кому вы обычно сдавали мех?
— Приемщику. Охотоведу. Чаще всего Ивану Степановичу. И в этот раз Кот к нему собирался. Этот старик в пушняке волокет. Жаль, дряхлым стал. На пенсию пошел. По полдня работает. Он один всего госпромхоза стоит.
— Когда к нему Костя собирался? — мягко спросил Кравцов.
— После обеда.
— А мех принимают именно на складе или в конторе? — насторожился Кравцов.
— Конечно, на складе. В конторе самим не повернуться. А мех тесноты да темноты не уважает. Его во всей красе показать надо. Стряхнуть, продуть, расправить, повесить. С мехом на вы говорить надо, — проснулся в Тимке знаток и ценитель.
— Один он у вас мех принимал? Или еще кто-нибудь при этом присутствовал?
— Товарный эксперт. Молодой еще. Он в мехах не шибко разбирался. Его Иван Степанович учил.
— А мех этот накапливался в складе? Иль его сразу отправляли? Не замечал?
— Этого не знаю. У них — свое. Однажды слышал, как Иван Степанович пацана ругал, эксперта, что люк на чердаке не закрыл. И мех отсырел. Дождь шел со снегом. Но это еще в прошлом году было.
— Люк? Что-то я не приметил его, — оживился Кравцов.
— Наверное, забили его. Пушняк проветривать надо. Для того делали тот люк.
— А кто о нем знал, кроме вас?
— Да весь госпромхоз, — отмахнулся Тимка.
— Странно. Мне о нем ничего не сказали. И сам не догадался. Стареть стал, — усмехнулся Игорь Павлович.
— Забыли, наверное.
— Такая забывчивость, возможно, кое-кому жизни стоила, — помрачнел Кравцов.
Они курили у стола, забыв о сумерках. Не включали свет.
— Знаете, Игорь Павлович, приди мы вчера, может, все было бы иначе. Была бы семья. Еще один отошел бы от фарта. Ему немного за тридцать перевалило. Еще жить и жить. А тут… Как сорвался этот падла! Угробил Костю ни за что. Но ничего. У всякой параши дно ржавеет, — хмыкнул Тимофей.
— Ты это оставь! По-своему, как брату, говорю, не бери на душу грязи больше, чем имеешь. Раз я здесь — разберусь. Объективно. За самосуд — с любого спрошу. С него! И с тебя! Но вдесятеро горше будет тому, кто, слушая, не услышал. Иль зэки разучились думать и понимать? Иль только тебе больно? Да случись ты иль я на месте Кости, участковый и тогда не задумался бы ни на минуту. Но нет, не кулаком, это слишком примитивно, таких надо наказывать иными методами, — умолк Кравцов.