Сняв форменную фуражку, охранник долго плакал у мотоцикла. Пока с умершим доехал до Трудового, голова стала белой, как сугроб, который никогда не растает. Говорят, если седеют люди, то у них мало остается в сердце тепла, нет сил для жизни…
— Вася, прости! Такое у каждого могло случиться. Но где же видано, чтоб старые молодых хоронили? Без войны… — сокрушался охранник, уже понимая, что никто не слышит его, не отзовется и не поймет.
Старшего охраны ждали у костра до глубокой ночи. Берегли его ужин, заботливо укутанный в полотенца и рубахи. Но он не вернулся ночью. Не объявился и к завтраку. Лишь к вечеру подъехал старший охранник на мотоцикле прямо к палаткам.
Рябой, кашеваривший у костра, по виду понял — умер Василь Василич. У старшего охраны лицо черней ночи. Видно, не спал.
А тот, заглушив мотоцикл, враз в палатку головой сунулся. Не перекурив, не перекусив, без глотка воды.
Поспешивший к нему с расспросами охранник вылетел с трясущимися губами. Как шибанутый, не сказал — прохрипел:
— Сталин умер…
Рябой, прогнав муху со лба, уставился на охранника удивленно:
— А тебе он кто? Мама родная? Вот у меня на Колыме кент накрылся, на прииске. Так это фартовый был! Медвежатник! Он, зараза, отмычкой лучше, чем ложкой, вкалывал. Башли огребал лопатой с каждого дела! Его все законники знали. От Архангельска до Колымы! Все «малины» его встречали стоя! Он пахан паханов был! Из рыжухи хавал. Красиво жил, гад! У него башлей было столько, сколько во всей тайге деревьев не наберется. А и тому кранты! Кончился. Так этого было за что жалеть. Не замухрышка, не пидер, не фраер, честный вор! Его Одесса и Ростов на руках носили! Вся элита! Вот этого жаль! А ты про кого трандишь? — оглянулся Рябой, но охранника и след простыл. Никого рядом.
Вечером, когда к костру на ужин пришли сучьи дети и фартовые, старший охраны подошел к костру, сказал, словно уронил:
— Сталин умер…
У костра сразу затихли голоса. Кто-то уронил ложку.
— Господи! Упокой душу усопшего! — перекрестился Харитон истово.
— Как же жить теперь станем? — послышался голос Митрича.
— А тебе не едино вкалывать? Хочь при Сталине иль без него? Дай Бог вживе выбраться, — оборвал старика бульдозерист и принялся за ужин.
— А Василь Василич? Как он? — спросил Трофимыч, единственный из всех.
— Нет его. Умер.
— Жаль мальчонку, — тихо прошептал Костя.