Эта «малина» постоянно обновлялась. Сколько отсюда ушли по этапу в лагеря — никто не припомнит.
Ведьмин час…
Худосочный, низкорослый мужичонка, которого во всех лагерях и «малинах» звали Дамочкой, имел бабью походку, визгливый голос базарной торговки; он и был главарем «малины», в которую вор в законе пойти посчитал бы для себя за падло.
Мужики города звали его педерастом в лицо. А бабы — сучьим выкидышем.
Знали здесь и настоящее имя главаря — Колька Кириченко. Уж слишком часто судили его в Охе в открытом заседании. Да и вырос он здесь, на Сезонке. Тут родился под разгульные песни у состарившейся пьянчуги. От кого он у нее взялся — сама диву давалась не раз.
Колька молока с детства не видел столько, сколько выпил вина еще в грудном возрасте. Бывало, обмочит пеленки или чего хуже утворИТ по неразумению, мать ему — бутылку с ви- ном. Соску никогда не мыла. Глотнет малец пару раз и спит. Так и рос. До двух лет даже не ползал. Лишь в три года на ноги начал вставать. А уж как заговорил к пяти годам, вся Сезонка животами со смеху маялась. Отборным матом свой запропастившийся горшок выбранил.
Та, что матерью стала по воле случая, всему базару своей радостью поделилась:
— Заговорил сынок. И сразу по-нашему, серьезно. Знать, настоящим мужиком станет…
Колька с детства не садился есть без хмельного. Любил гор
ланить блатные песни, плясать до стона в коленях, пугать в ночи случайных прохожих. А когда стал взрослеть, уже не орал кошачьим визгом в темном переулке. Бросался под ноги, чтоб упал человек. Остальное доделывали воры.
Постепенно совершенствуясь, он научился ловко потрошить сумки и карманы, снимать часы, кольца и цепочки. Приловчился моментально сбывать все это. И — пропивал барыш в один день.
Дамочка считал себя счастливым человеком. Он ни над чем не задумывался, ни о чем не беспокоился. Да и что могло терзать этот маленький лоб? В нем едва хватало места, чтобы запомнить десяток блатных песен, пять дюжин матюгов, да кликухи кентов.
Да, он не раз был судим. Но за мелочи много не давали, И посидев года два-три, снова возвращался на Сезонку, где его приход обмывался и ворами, и пьянчугами.
Дамочка, как и все воры, не хотел обзаводиться семьей. К чему лишние хлопоты? Девки не перевелись. За поллитра на двоих и уговаривать не приходилось. А что будет завтра или через год — его не заботило.
Когда умерла, сгорев от спирта, мать, он даже не перестал петь свою излюбленную:
Как родился я на свет, дал вина мне старый кент.
И теперь всю жизнь свою я вино, как воду, пью.
Кто-то похоронил старуху, увезя в телеге обшарпанный дощатый гроб. Колька даже не оглянулся.