Услышав последние слова, сказал небрежно:
— Верну тебе твое. А с тем фрайером сам рассчитаюсь до конца…
Кольке того и надо было. Он быстро повеселел. Пил в этот вечер так много, что даже «малина» удивлялась.
— С чего бы так?
Фея сидела на коленях у Привидения, гладила его лицо, прижималась щекой к его щеке.
— Закадрила ты меня! — ощеривал главарь желтые зубы. И, сдавливая чувишку в объятиях, пожалел: — Эх, попалась бы ты мне лет двадцать назад!
— Тогда меня и на свете не было.
— А жаль! Уж я б тебе показал, как может любить фартовый!
— Ну так покажи! — увела она его в соседнюю камору.
Вернувшись, Привидение сказал Дамочке:
— Твоему паршивому кенту остановиться негде, кроме как в подвале какого-то из домов на Фебралитке. Я его там накрою нынче же.
Дамочка, прикинув что-то свое, вобрал голову в плечи. А фартовые и не приметили этого. Когда за окном стихли голоса, они один за другим покинули Сезонку.
Утром Дамочка никак не мог оторвать голову от подушки. Болело в висках, затылке. Во рту все пересохло. Все тело, будто расчлененное на куски, не слушалось разума. Душу леденил безотчетный страх.
«Хоть бы какая лярва похмелила», — подумал Колька, стискивая ломящие виски кулаками. И туго вспоминал, осталось ли что-нибудь хмельное после вчерашней попойки.
Дамочка слез на пол. Ткнулся под койку, стол, за печку. Все пусто. Только в одной бутылке уцелело несколько глотков пива. Он выдул его залпом. Стал искать в тумбочке. И в это время в дверь с треском влетел фартовый.
Глянув на Кольку глазами-буравчиками, прятавшимися в самом затылке, сказал негромко, но жестко:
— Зовут тебя, паскуду.
— Зачем? — рухнул на задницу Дамочка, побелев, в пред» чувствии чего-то страшного, от ушей до пяток.
— Не тяни резину. Пошли.
Колька мелкой трусцой бежал следом за фартовым. Тот, как говорили, умел угадывать мысли на расстоянии. И едва Дамочка решил незаметно свернуть за дом, чтоб скрыться от кента, тот тут же схватил его костлявой рукой за шиворот. Толкнул вперед.
— Чего надо от меня? — дрогнул невольно голос Кольки.
— Не мне понадобился. Сходу. Твои кенты и наши ждут тебя.
Дамочка огляделся.
По улицам города шли люди. Куда-то торопились, перекидывались словами. Смеялись. Им не было никакого дела до того, что вот этот маленький трясущийся с похмелья мужичонка, быть может, видит их в последний раз.
Некому станет их пугать в ночи, вырывать сумочки и авоськи. Никто не облает их теперь забористым матом на Сезонке.
«Но ведь без этого жизнь города, как хлеб без соли, станет скучной и вялой», — думалось Дамочке. И жалел он себя изо всех сил, называя ласково: пыльной кровинкой города, полуночной звездочкой Сезонки…