— Так кому мы сегодня подарим наш вечер? — тихо вошла в комнату Фея.
— Кто дороже даст, — бросил Дамочка.
— Что-то засиделись мы на хате. Пора бы и прошвырнуться в кабак. Там и горожанам о себе напомним. А может, новых чуваков сфалуем.
— Дождемся вечера.
— Так Привидение — хоть днем иль вечером — в кабак не поведет.
— Почему ж! Бывал он там, — возразил Дамочка.
— Потом за жратву и вино с постелышх высчитал. Жадный, гад. Лопает за троих, а платит, как кастрат.
— Тогда, если приезжие нагрянут, сходи с ними. Я дома нынче хочу побыть, — сказал Колька.
— С чего бы так? Иль на халяву жрать разучился? — изумилась Фея.
— Не хочу, не могу, отоспаться надо, — отказывался Дамочка.
Фея, подумав, решила провести вечер с приезжими ворами из Южного.
Они и впрямь не промедлили с приглашением. И чувихи, намалевавшись, одевшись в облегающие декольтированные платья, гурьбой направились к ресторану, откуда уже доносилась музыка.
Подергивая бедрами, как строевая кобыла под седлом, танцевала твист с лысым мужиком Фея. Вызывая зависть всех городских чуваков, флиртовала с заезжими фартовыми. Старались не отстать от нее и другие чувихи.
С бешеной скоростью в такт музыке крутились зады. Короткие платья чувих задирались, оголяя жирные ноги почти до задницы.
Пляшите, чувихи, пока ноги ходят и задницы вызывают страсть у слюнявых юнцов и дряхлеющих стариков. Для них ваша постыдная обнаженность — кайф.
Трясите грудями, выползающими из декольте зреющим сдобным тестом. Авось, да вспомнит отживающий иную грудь, трепетавшую дыханием от единственного слова, сказанного вслух однажды…
Та девчонка осталась недоступной. Может, потому и помнится до старости.
Пейте, чувихи! Во хмелю даже подростки перестают робеть рядом с вами и, чувствуя себя взрослыми, учатся обращению с тем, что плохо лежит.
Пейте, оскалив ругливые рты, вы не застрянете ни в чьей памяти и сердце. Останетесь тенями желанных, далеких, невозвратных.
Смейтесь, чувихи! Сегодня — с одним, завтра — с другим. Сколько их прошло и пройдет через ваши тела? Смейтесь и над судьбой своей. Ибо увидев ее, столкнувшись с нею однажды в одинокой старости своей, разучитесь смеяться навсегда.
Веселятся чувихи, прожигая еще один день в хмельном угаре. Сколько этих дней прошло без любви? Да и знакома ли она чувихам? Ведь если ее нельзя надеть или проглотить, стоит ли
о ней думать? У всякого веселья — свой срок. Короток он…