Раздался противный резкий звон. Не сразу понял, что это. Оказалось, металлоискатель. Как в аэропорту. Суровый секьюрити попросил опустошить карманы. Оружия не обнаружилось, нашлись ключи и мобильник. Охранник тоже спросил документы. Наученный горьким опытом – однажды проторчал три часа в обезьяннике, пока выяснилось, что просто похож на чей-то фоторобот, – я носил с собой паспорт. Охранник продолжал выразительно на меня таращиться, словно ожидал чего-то ещё. Я тоже смотрел и молчал. Он сурово качнул квадратным подбородком, мол, проходи – не задерживай.
Я прошёл мимо лавки, торгующей иконами, подсвечниками, книгами, расписными шкатулками с библейскими сюжетами на крышечках, крестами всех размеров, значками, ручками, яйцами а-ля Фаберже, гжелевскими фигурками, жостовскими подносами, бусами, колечками и прочей дребеденью с аккуратно выведенными синим фломастером ценниками. Перезрелая крашеная блондинка за прилавком улыбнулась мне как потенциальному клиенту и кокетливо поправила платок. С лакированной доски смотрели на меня строго и скорбно знакомые глаза.
Я проследовал дальше под соборные своды, высокие и помпезные, дразнящие кичливым убранством, что на миг вновь ощутил себя незваным гостем в чужой роскошной обители.
В торжественном полумраке разбрызгивали свет тысячи свечей. У алтаря в богатых, шитым золотом одеждах осанистый седовласый священник с удивительно знакомым лицом благоговейно пожимал руку невысокому человеку в синем костюме. Поодаль с такими же проникновенно-торжественными лицами внимали происходящему несколько мужчин в дорогих серых пиджаках, за спинами которых громоздились квадратные мальчики. Вокруг бродило несколько репортёров с камерами. А вот и телевидение… Очень кстати!
Я подошёл ближе. Так, что при желании мог бы дотронуться рукой до любого из участников и остановился под хмурые взгляды квадратных мальчиков, невольно поёжившись. От группы тянуло тёмным мрачным холодом, даже жар тысяч свечей не мог его перебить.
– Для меня большая честь принимать вас… – Елейно говорил священнослужитель, краснея, как невеста перед женихом, и подбой его одежд колыхался трепетно, невинно. Человек в синем снисходительно улыбался, а в серых глазах его застыла смертельная скука. Строго и скорбно наблюдали за этим спектаклем иконные лики.
«Можно подумать, он принимает гостей в своём доме! Подхалим.»
Я понял, что подумал вслух, когда все эти люди разом повернулись ко мне с нескрываемым удивлением и недоумением. Священник помрачнел, и недовольно поджал губы. Он переводил взгляд с одного на другого, явно не зная, что следует предпринять. Свита больших пиджаков замешкалась, переглядываясь, причём было заметно, что все ожидали реакции человека в синем костюме. Тот же нахмурил светлые брови и, обернувшись к ним, строго спросил: