Тот молча кивнул. Немногословным он был, этот Лука. Сосредоточенным. Словно нёс ведро полное воды, и боялся расплескать. И только я это подумал, как он неожиданно прорезался:
– Я был врачом. Люди шли ко мне в любое время дня или ночи, я никогда не отказывал, даже если им нечем было платить. Я делал всё, что мог. Но иногда всё оказывалось напрасным. Знаешь, к смерти невозможно привыкнуть. Особенно, если умирают дети. Тогда чувствуешь такое отчаяние от ощущения собственного ничтожества… Это невозможно передать словами… Я даже семьи не имел: не хотел. Думал: вдруг с ними случиться что-нибудь, а я окажусь бессилен… Я мечтал найти новое средство от горячки, перепробовал всё, что знал, однажды мне даже кое-что удалось… Но потом ко мне принесли маленькую девочку, очень запущенную… Она умерла на моих руках. Отец сказал, что так угодно Богу, а я оплакивал её, словно она была моей дочерью… А потом услышал о философе и великом лекаре, который ходит по городам, проповедует, исцеляет и даже воскрешает из мёртвых…
– Ну, это присочинили, – усомнился я.
– Ей Богу, – серьёзно возразил Матвей.
– А ты видел?
– Видел, – абсолютно серьёзно подтвердил Матвей. И принялся рассказывать о каком-то мужике, который умер и даже пролежал три дня, а потом пришёл Равви и покойника оживил.
В это я при всём уважении к собеседникам поверить отказался. Вылечить – ладно, куда ни шло. Но насчёт оживших мертвецов – не надо. Летаргия, наверное, была у парня, только и всего. Или врач с бодуна напутал.
– Он умер, – снова встрял Лука. – Я там был. Меня позвали, я констатировал смерть. А за те три дня уже началось разложение…
Здесь я выключился из разговора, потому что перед моими глазами снова вдруг проявилась отчётливая картина: женщина с рассечённым лбом. И следом другая, столько лет заставлявшая умолкать, бессильно скрежеща зубами: россыпь цветов на дымящемся асфальте… «Время плакать и время смеяться.»
Тьфу, довольно…
Я мотнул головой и снова услышал монотонный голос Луки, рассказывавшего окончание страшной истории. Я заявил, что если в ближайшее время я не глотну воды, то у Равви появится возможность попрактиковаться на очередном трупе. Лука недовольно пожевал губами и замолчал. Обиделся.
Солнце стояло прямо над головой и пекло немилосердно. Пока мы добрались до лагеря, моё одеяние высохло и стало колом. Петр, завидев нас, радостно заорал во всё горло:
– Слава Богу! А мы боялись, что вас схватили!
– Не дождётесь, – объявил я. – Славно потусовались. Пить, ради Бога!
Отзывчивый Петр протянул фляжку с водой, я жадно присосался.