Он смог отмыться от запаха формалина, а химические запахи лаборатории не поднимались на такую высоту в этом пронизанном сквозняками старом здании. Он не стал брать с собой в сон гротескные образы покойников и наполовину препарированных трупов, не стал брать и преступников, ни гильотинированных, ни повешенных, которых иной раз получал из тюрем. Был лишь один образ, один звук, который мог вывести его из сна. И он никогда не знал, когда этот образ и звук его настигнут.
* * *
Заход луны. Лунный свет, рассеиваемый пузырчатым оконным стеклом, крадется по лицу Ганнибала и медленно взбирается по стене. Достигает руки Мики на рисунке над кроватью, движется по частично препарированным лицам на анатомических набросках, движется по лицам из его снов и доходит наконец до черепа гиббона, отражаясь белым сначала от огромных клыков, а затем от надбровных дуг над глубокими глазными впадинами. Из темноты в глубине черепа гиббон наблюдает за спящим Ганнибалом. У Ганнибала сейчас совершенно детское лицо. Он издает слабый звук и поворачивается на бок, отводя руку от чего-то невидимого, за что хватался.
* * *
…Он стоит вместе с Микой в амбаре рядом с охотничьим домиком, тесно прижимая ее к себе. Мика кашляет. Плошка ощупывает им руки и что-то говорит, но изо рта у него не доносится ни звука, лишь вылетает его гнусное дыхание, хорошо заметное в морозном воздухе. Мика прячет лицо на груди у Ганнибала, чтобы укрыться от дыхания Плошки. Голубоглазый что-то говорит, а теперь они все поют, издевательски. Он видит топор и котел. Бросается на Плошку. Вкус крови и щетины во рту, а они уже оттаскивают Мику в сторону. У них топор и котел. Он вырывается и бежит за ними, ноги поднимаются сли-и-ишком ме-е-едленно, Голубоглазый и Плошка тащат Мику, подняв за руки над землей, она поворачивает голову, оглядывается в отчаянии назад, на него, через пространство окровавленного снега, и зовет…
* * *
Ганнибал проснулся, кашляя и задыхаясь, все еще держась за конец сна, сильно жмуря глаза и пытаясь заставить себя миновать тот момент, когда он проснулся. Он прикусил край подушки и заставил себя еще раз просмотреть весь сон. Как эти люди звали друг друга? Какие у них были имена? Когда он утратил способность слышать звуки? Он не мог вспомнить тот момент, когда звуки вдруг пропали. Он хотел знать, как они зовут друг друга. Он хотел покончить с этим сном. Но все-таки отправился обратно в свой Дворец памяти и попытался пересечь двор к темным сараям, минуя мозги учителя Якова на снегу. И не смог. Он мог выдержать вид пламени на маминой одежде, вид родителей, и Берндта, и учителя Якова, лежащих мертвыми во дворе. Он мог смотреть на мародеров, передвигающихся внизу, на Мику в охотничьем домике. Но не мог пройти мимо Мики, поднятой в воздух, поворачивающей голову назад, чтобы взглянуть на него. Что было после этого, он не мог вспомнить, он помнил лишь то, что произошло много времени спустя, когда на него, бредущего с цепью на шее, запертой замком, наткнулись солдаты и потом везли его на танке. А он должен был вспомнить. «Зубыввыгребнойяме! „Это видение возникало в памяти вспышкой, но не часто; именно оно заставило его сейчас сесть. Он посмотрел на гиббона в лунном свете. Зубы гораздо меньше, чем у него. Детские зубы. Не слишком ужасное зрелище“. У меня могут быть такие же. Мне надо услышать голоса, которые доносились вместе с их вонючим дыханием. Я знаю, как пахнут их слова. Мне нужно вспомнить их имена. Мне нужно их найти. И я найду их. Как же мне допросить самого себя?!»