— Следующий листок начинается словами: «Мы уверены, что Вы отдаете себе отчет в том, как опасно в такой работе вызвать подозрения со стороны Властей...» — И снова усмехнулся: — «Властей» написано тоже с заглавной буквы. Прошу удостовериться.
Так были занесены в протокол начальные и конечные фразы всех листков фотобумаги, в конце инструкции стояло: «...Жму Вашу руку». Подписи не было.
Потом на столе появилось двенадцать таблеток бордового цвета, издающих неприятный запах, и еще листки фотобумаги с рисунками, на которых был изображен человек, пишущий письмо, и лампа, висящая слева от него.
Затем все пятеро поочередно подписались под текстом протокола. Половцев аккуратно укладывал содержимое обратно в пакетик. Комаров курил. Фотограф упаковывал свою аппаратуру в кожаную сумку, а Полина Акимовна сидела со сжатыми в нитку губами, с остановившимся взглядом, никак не веря тому, что происходит. Почему-то вспомнился Каин, стоящий на площадке Халтуринской лестницы. Он безмолвно кричит уже более ста лет, после того как сделал последний штрих резцом скульптор Дюпре. Полине Акимовне показалось, что Каин сейчас закричит по-настоящему, и его вопль, отчаянный, безнадежный, прокатится по пустым залам, выплеснется наружу, останавливая прохожих. Почему он не кричит? И он закричал. Негромко, со всхлипом... Нет, это сама Полина Акимовна расплакалась, навалившись на стол. Расплакалась оттого, что здесь, в Эрмитаже, появилось такое. Расплакалась потому, что все эти люди так спокойно и обыденно рассматривают, диктуют протокол и обмениваются шутками. Разве так можно? Перед ее лицом колыхался стакан с водой, его протягивал Комаров. Половцев что-то говорил, а Полина Акимовна задыхалась, и слова застревали в горле:
— Я... я... всю блокаду провела здесь... Короли... президенты, космонавты... все первым делом приходят сюда... Да как они могли? Как можно... здесь... в Эрмитаже?..
Голос Половцева показался скрипучим и неприятным:
— А им все равно — здесь или в общественной уборной. Они сочли, что здесь безопасней. Вот и все.
Когда Полина Акимовна, всхлипывая и вздрагивая, вытирала платком глаза, Половцев сказал Ивану Спиридоновичу:
— И вы зря волнуетесь. Ради бога не думайте, что в этом есть вина кого-нибудь из вашего музея. Никто из работников и сотрудников тут ни при чем. Успокойтесь. — Затем Половцев повернулся к Полине Акимовне: — Мы вас просим завтра прийти за два часа до открытия, и этот пакет мы положим туда, откуда взяли. Потом я вас прошу не ходить через этот коридор. Постарайтесь. Иначе, чисто по-человечески, вы невольно будете смотреть на это место и можете отпугнуть того, кто придет за пакетом. Поэтому мы и пригласили вас, как работающую совсем в других помещениях. Понимаете?