— Бывал, потому что лечил его супругу до самой ее смерти. Когда они приехали сюда три года тому назад, она была уже больна и умирала медленной смертью. Видно было, что в свое время она была очень красива, и говорили, будто Бернрид из-за нее разошелся со своими родными.
— Да, он ниспроверг тогда все, что мешало ему следовать влечению своей страсти. Если бы хоть эта страсть оказалась прочной! Это был счастливый брак?
— Не думаю. Муж редко прощает жене, что пожертвовал ради нее богатством и положением в обществе; как бы ни была она невиновна, рано или поздно, когда страсть поутихнет, ей придется поплатиться за это. Когда я познакомился с Бернридом, он был уже глубоко озлобленным человеком, в разладе с самим собой и со всем светом и ненавидел ту жизнь, которую вел, потому что она была его единственным источником существования. Боюсь, что он частенько вымещал свою злость на бедной жене. Только одно на земле он любил по-настоящему — своего ребенка.
Зоннек ничего не ответил и только молча кивнул головой, как бы желая сказать, что ожидал этого.
Доктор продолжал:
— Сколько раз я пробовал потом уговорить его поместить девочку в какую-нибудь немецкую семью. Что могло выйти из нее, если она большую часть дня, пока он проводил время в игорных домах да на ипподроме, была предоставлена невежественной няньке? Но все мои доводы были напрасны. Бернрид утверждал, что не может жить без ребенка, и, действительно, любит его с безумной нежностью. Мне кажется, он инстинктивно чувствовал, что лишь близость дочери еще предохраняет его от полного падения, и цеплялся за нее, как за спасательный круг.
— Я заходил сегодня утром в гостиницу, где он живет, чтобы взглянуть на ребенка, — заметил Зоннек глухим голосом, — но мне сказали, что вы уже были раньше и взяли его.
— Да, я передал малютку жене, всегда чувствовавшей к ней особое влечение, и она теперь у нас. Вы хорошо знаете близких Бернрида? Он был в этом отношении крайне скрытен и не говорил о своих родных, а между тем нам придется обратиться к ним.
— От Бернридов нечего ждать, — решительно сказал Зоннек. — Они с самого начала враждебно отнеслись к его браку и не признают ребенка, как не признали его матери; это надменный, гордый своими предками род. Я напишу дедушке девочки, профессору Гельмрейху, живущему в Кронсберге. Впрочем, может быть, Бернрид еще сам сделает какие-либо распоряжения. Он в сознании?
— До сих пор он приходил в сознание только на несколько минут, но я думаю, что перед смертью он придет в себя. Это часто бывает в таких случаях, и тогда он, без сомнения, потребует к себе ребенка.