Я лицезрел великих заступников и утешителей, которые видели за слепых, слышали за глухих и произносили речи, истолковывая молчание миллиарда немых. Слушая их, охотно веришь, что они обладают могуществом нового Сына человеческого, стремящегося развить у всех людей их единственно достойную способность — очаровывать и восхищать друг друга. Но за два часа, что я пребывал в их компании, меня постепенно, но все сильнее принялась сверлить одна мысль, которая подпортила радость дружеской беседы: эти высшие деятели выглядят простецкими и добродушными; но если они оказались в силах помешать моей крови обрести свои двадцать лет под солнцем Силуан, то, значит, они способны на все и могут все. Как в шекспировском датском королевстве, неладно что-то в их революции. Такое ощущение так и не покинуло меня, когда Чжоу Эньлай поднял тост за мое здоровье.
— Именитый гость, — сказал он (к неописуемой радости Силуан), — путешествуя у нас, вы повсюду оставили впечатление о себе как о писателе, поэте, истинном друге нашей страны. Мы все здесь поэты (мимолетный взгляд в сторону польщенного Мао, пишущего стихи). Позвольте поднять бокал за ваше здоровье и за солидарность борющихся народов мира. Пей до дна!
— Пей до дна!
Для фото на память Мао взял меня за рукав и поставил справа от себя. Золотистый фазан, предвещающий радость, глядела на нас в исступленном восторге.
В воскресенье в Пекине стояли холода, но было сухо и солнечно. В аэропорту меня провожали представители организации, пригласившей меня сюда на шесть недель. Перед самым отлетом один из них попросил меня высказать в одной фразе или слове мои впечатления. Что думает о Китае именитый гость, покидая его?
Все мои впечатления от увиденных людей и вещей, конечно же, перемешались и запутались. И вместо слов я вытащил из портфеля розу, спрятанную перед выходом из гостиницы. Я протянул ее Силуан. В глазах ее еще не исчез отпечаток общения с проводниками маоцзэдуновской идеи, и с такими глазами девушка подарила мне легкий, но долгий поцелуй, коснувшись моих горячих губ путешественника, скитальца.
1
В конце 1948 года, за неделю до Рождества, парижский поезд доставил меня рано утром на вокзал Файе в долине Арв, в Верхней Савойе. Я взял такси до Сен-Жерве-ле-Бен, а затем добрался по канатной дороге до Мон д'Арбуа, где находилось шале «Камин фей». Этот деревянный домик принадлежал родителям Армана Массиньи, моего товарища по факультету. Дела задержали его в Париже, и он любезно передал мне ключи.
Я уже бывал на этом курорте. В прошлую зиму я остановился в гостинице «Мон-Паккар». Хозяйка была дочерью старого проводника, очень уважаемого во всей округе. Хотя он и носил с далеких времен не доходившее до его ушей прозвище «отменный рогоносец», но это был отличный «белый» добряк и действительно отменный наставник в искусстве лыжного спорта. После пятнадцати выходов в его сопровождении я вполне прилично ходил и съезжал на лыжах.