Леночка улыбается, наблюдая за моим скрягой-кошельком.
Улыбается?!..
Ну и… …ладно.
А потом все мы — наша одежда, обувь и мелкие безделушки, вроде косметички — идём ко мне. Не торопимся. Разглядываем прохожих, окружённых пиджаками и пачками сигарет. За манюней-девочкой не успевают такие же крохотные бантики. Запоздалый дворник покрикивает на метлу, меланхолично сдувающую пыль с асфальта и тормознувшую у трупа-окурка…
— Прошу…
— Ты так галантен!
Лена и я вяло занимаемся любовью, и широкая двуспальная кровать под нами стонет и кряхтит. В прямом смысле слова.
— Что с тобой?!..
— Ничего.
— Ты на себя не похож. Что?.. что-то случилось?
— Нет. Порядок. Ничего.
— Расскажи! мне!
— Ничего. Порядок. Не обращай.
Субботний вечер: закат, звёзды. Я провожаю Леночку к двери.
— Мы увидимся?
— Да. Конечно.
— У тебя есть… Другая?
— Нет. Что ты. …и долго курю в темноте, складируя обугленные фильтры-лёгкие в запорошенный пеплом череп пепельницы. И кажется мне: стены и журнальный столик, и старые тапочки смотрят на меня настоящими людскими зрачками; и однажды и вещам и дому надоест моё потребительское паскудство, и они накинуться на меня, дымящего тихонько и умиротворённо, и злобненько терзающего зажигалку за лапоухость… …и…
И я, наверно, схожу с ума.
Мне не нравится рвать упаковку, мне почему-то кажется, что изодрав резцами ножа — в клочья! — бестолковую плоть, я совершу убийство. Это глупо, и навязчивая идея… и я…
Я, наверно, схожу с ума.
Подзываю с полки сегодняшний роман и топаю в прихожую. Проснувшись, ботинки вздрагивают и скоренько отползают в сторонку: в курсе, под горячую ногу лучше не попадать.
Мягкая обложка, мягкая…
Ну-ка!
Книга сладко — страстно! — покусывает верхнюю губу и порывисто дышит, проговаривая текст: "Саймон нежно обнял осиную талию Джейн и пощекотал языком белоснежную шейку. Девственные бутоны малышки мгновенно налились нектаром, а стебель Саймона заколосился, упираясь пестиком в горячую тычинку великолепной красотки, юной и неистовой…" Вешалка моя, роскошная вешалка, внимательно слушает, пуская слезу. И даже всхлипывает. Я знаю, она обожает подобную литературу. Обожает. Собственно, и роман-то я приобрёл исключительно для неё, для моей любимой. Моей вешалки. …я, наверно…
Её упругие груди и живот, я целую, трогаю и рычу, и покусываю соски — нежно, я люблю тебя, милая, я… …люблю… я…
Я, наверно, сошёл с ума. Но я уверен: однажды ОНА оттолкнёт от своей бесподобной фигурки мой старый кожаный плащ, и демисезонное пальто выпустит из крепеньких ручонок, и ответит мне. ОНА скажет:
— Спасибо. Я так люблю эти романы. Эти эротические романы. И тебя… люблю… тебя люблю!..