Честно говоря, я уже начинал засыпать, когда услышал стук. Туп-туп-туп, пауза, туп-туп-туп. Мне не было смешно. Я страшно устал и действительно хотел заснуть, а тут эти трепаные овцы. Черт с ними, подумал я и встал.
Я очень тихо, чтобы не перебудить весь дом, открыл дверь и постоял, давая глазам привыкнуть к темноте. Кто-то оставил прислоненной к косяку палку. Я подобрал ее с мыслью, что, может быть, удастся дотянуться до одной из овец.
Что-то снова задвигалось. Я отошел от дома так, чтобы видеть крышу до конька.
Это была не овца. Это был мертвец.
Он сидел на крыше верхом, свесив ноги по обе стороны, словно крестьянин, возвращающийся с рынка. Сидел, подбоченившись, и глядел на восток. Он был виден черной тенью на фоне неба, но в том, как он сидел, было что-то очень мирное. Не думаю, чтобы он меня видел, а у меня не было особого желания объявлять о своем присутствии. Если скажу, что не испытывал страха, мне вряд ли поверят, но страх во мне не преобладал. Преобладал интерес.
Не знаю, долго ли я так стоял, а он сидел. Мне пришло в голову, что я просто предположил, будто это мертвец. Рассуждая логически, гораздо более вероятно, что он жив и у него нашлись свои причины залезть на крышу среди ночи. Ну что ж, самое время и место для логики.
Он повернул голову, взглянул вдоль крыши и, приподняв пятки, трижды ударил по скатам: туп-туп-туп. (Тогда я увидел слабое место в ходе своих прежних рассуждений. Три удара, всегда ровно три, даже когда я был ребенком. Много ли вы видели трехногих овец?) В этот момент из-за тучи показалась луна, и мы увидели друг друга — он и я.
Мой хозяин был прав: он был багровый, как виноград. Или как синяк — все тело сплошной синяк. «Разбухший» — сказал крестьянин. Или так, или он был здоровенный мужик, руки и ноги вдвое толще обычного. Глаза были белые, без зрачков.
— Привет, — сказал я.
Он чуть склонился ко мне и приложил ладонь раковиной к уху.
— Тебе придется говорить громче, — сказал он.
Слова мертвеца: багрового разбухшего человека, оседлавшего крышу.
— Скажи мне, — я повысил голос, — зачем ты это делаешь?
Он смотрел на меня или немного мимо. Я не понял, двигались ли его губы, но этот низкий клекочущий звук мог быть только смехом.
— Что делаю?
— Катаешься на крыше, как на коне, — пояснил я.
Он медленно, преувеличенно поднял плечи, словно видел когда-то, как пожимают плечами, и копировал это движение.
— Точно не знаю, — сказал он. — Тянет меня, вот и делаю.
Ну-ну, подумал я. Грозная тайна моего детства так до конца и не прояснилась.
— Ты Антемий? — спросил я. — Школьный учитель?