Опять смех.
— Это очень хороший вопрос. Вот что я тебе скажу, — продолжал он. — Забирайся сюда и садись ко мне, поговорим без крика.
В лунном свете я различил большую ладонь с чудовищно переспелыми пальцами. Как же должна натянуться кожа, подумалось мне, при таком давлении изнутри. Оторвать голову будет не труднее, чем сорвать с дерева грушу.
— Позволь спросить по-другому, — сказал я. — Ты был Антемием? Когда был…
— Да, — поспешно прервал он, не дав мне произнести слова, которого не хотел слышать. — Думаю, что был. Благодарю тебя, — добавил он. — Я не мог вспомнить. Вертелось на кончике языка, но все имена куда-то пропали.
Одобренная процедура общения с неупокоенными мертвецами состоит, в общем, в том, что сделал тот дед, хотя, конечно, производится гораздо более торжественно. Нечего и говорить, что проделывать это положено при дневном свете: рекомендуется в полдень. На случай, если вы случайно столкнулись с подобным образчиком ночью, имеется два варианта действий, оба скорее рекомендованные, чем одобренные. Первый: вытащить меч и отрубить голову. Второй: втянуть его в игру в загадки и занять до рассвета, который высушит его, как выброшенного на берег кита.
Комментарий по этому поводу. Я не принадлежу к людям действия. Я не ношусь по крышам и не ношу при себе оружия. Собственно, я потому и сбежал из деревни, что мне тяжело было таскать даже умеренный груз. Это по поводу первого варианта. Что касается второго…
Мне и самому было любопытно. Интересно.
— Что с тобой случилось? — спросил я.
— Знаешь, не могу толком сказать, — ответил он. Его голос стал походить на человеческий. Мой слух привыкал к его оттенкам, как глаза — к темноте. — Я знаю, что попал в снежную бурю и сбился с дороги. Мне было страшно холодно, до боли во всем теле. Потом боль начала отступать, и я вроде бы заснул.
— Ты умер, — сказал я.
Это слово ему не понравилось, но, думаю, он меня простил.
— Я помню, что проснулся в чернильной темноте. Было ужасно тихо, и я не мог шевельнуться. Мне было страшно. И тут я заметил, что не дышу. Не то что затаил дыхание. Я вовсе не дышал, и это мне не мешало. Вот тогда я понял.
Я подождал, но не мог ждать всю ночь:
— А потом?
Он отвернулся. Волос не было, только шишковатый багровый скальп. Голова как слива.
— Я был в ужасе, — сказал он. — Я хочу сказать, разве я знал… — Он помолчал. Я не представлял, что творится у него в голове. — Спустя долгое время я обнаружил, что все же могу двигаться. Я уперся руками в крышку и нажал и почувствовал, как треснули доски. Тогда я испугался еще сильнее. Мне показалось, что крышка, то есть вся земля надо мной, провалится и похоронит меня. — Он опять помолчал. — Я всегда боялся тесноты. Понимаешь?