— А общаться теперь мы будем только по интернету?
— Пока — да — Пока я жива?
— Что за мысли?
— Но я ведь была на кладбище, как ты просил…
— И что же там?
— Там вторая могила — Там вообще много могил. Это кладбище.
— Вторая свежая, но еще пустая могила. И крест. И еще женщина в церкви, которая до этого была на картинке. Но возле могилы и с таким же крестом — Я не понимаю тебя.
— Правда?… Правда или нет?
— Нет. Но только отчасти.
— То есть?
— Про женщину я, правда, не понимаю. Клянусь.
— А про могилу и крест?
— Только догадываюсь, но не хочу ничего говорить об этом — Почему?
— Не хочу — и все. Проехали, как ты говоришь.
— Ты забыл: это ты так всегда говорил, а я просто вторила тебе, как попугай..
— Возможно. Мы слишком много брали друг от друга. Теперь уж не упомнишь: что — чье. Вот как… Ну все, сейчас, я правда, должен уйти.
Только очень прошу тебя: не изводись больше, я вернусь скоро, я вообще долго не могу без тебя находится теперь. По правде, мне и раньше это было не так легко, как ты думаешь, но это было несколько иначе. Проще… Хотя, как посмотреть? Знаешь, что я скажу тебе на прощанье, чтобы ты хоть немного поверила? Помнишь, мою эпопею в Риме?
— Конечно помню: ты сбежал, как заяц.
— Ладно, пусть заяц. Дело не в этом. Я совсем о другом хотел напомнить.
Помнишь, я объяснял тебе, что не мог больше находиться рядом с той девочкой, категорически не мог, до истерики.
— И про это помню — Так вот, все эти полгода я жил, как будто в Риме. Понимаешь? Только лететь было некуда.
— Но почему?
— Потому, что очень хитрая машина была уже запущена и неслась на полной скорости. А я был в ней, может и не главной, но уж точно — центральной деталью, и со всех сторон привинчен крепко-накрепко..
— Но ведь тебе нравилось быть центральной деталью?
— Да. Нравилось. Но это было отдельно. А Рим — отдельно… Если, конечно, ты сможешь и это понять. Все. Ушел. Не грусти.
— Но как я узнаю, когда ты снова….
— Как — ни-будь, да узнаешь, это я тебе обещаю, даже не сомневайся…
Как — ни-будь…
Было сообщение по электронной почте, было послание губной помадой на зеркале.
Чего мне следует ожидать теперь?
« Чего угодно» — отвечаю я себе, и решаю принять ванну перед сном.
Есть мне по-прежнему совершенно не хочется.
Однако, природу этого феномена Егор объяснить не пожелал.
"Не хочу — и все ".
Это была тоже типичная его формулировка, безобразная в своем вопиющем эгоизме. Вот и она вернулась ко мне, но теперь я не бешусь, как прежде.
«Не хочешь — и не надо» — легко соглашаюсь я с Егором.
Ничего не надо, только не исчезай больше.
Такое вот теперь состояние моей души.