В часы, когда, завалив в домну очередную колошу, мастеровые шабашили, вокруг Никифора собирались любители послушать забавные его истории. Мастеровые сидели на бревне, макая сухари в воду. А Никифор с жаром рассказывал.
— И вот есть такое царство Бухарское. Ежели на полдень пойдешь, не сворачивая, прямехонько в него попадешь. Живут тамо-ка люди нерусские, черномазые, одним словом, арапы…
— Сам ты арап. Погляди на рожу — черней чугуна.
— А ты не мешай. Слушай дале. Тепло тамо-ка круглый год такое, что и одежи не надо.
— Вот это добрая сторонка! Стало быть, и зим нет?
— Одно лето. И земля тамо-ка изобильна. Что ни посади, все родит. Люди ходят завсегда сытые.
— Вот бы в такое место попасть.
— А в Кукане-городе нашего брата принимают бесперечь и избу дают и бабу дают.
— Ну, Никишка, совсем ты заврался. Тамо-ка да тамо-ка!
— Хочешь верь, хочешь не верь.
— А еще что есть?
— Тамо-ка, братушки, фрухта заморская растет, на язык сладка и уедлива.
— Это в Кукане-то?
— Знамо, в Кукане… Житье тамо-ка привольное — никакого начальства нет…
— Ты про какой это Кукан кукуешь? — послышался за спиной голос Перши. — Где это начальства нет? Пойдем-ка, друг, к уставщику.
Все испугались, а Никифор побледнел.
— Не может того быть, в сам деле, — подтвердил Петрович, — как можно без начальства? Где народ, там и начальство. В самый дальний Кукан забреди, начальство тут как тут…
Все засмеялись, но Петрович оставался серьезен.
Внутри доменной стоял вечный полумрак. От земляного пола, от сваливаемой в кучи руды в воздухе постоянно кружилась пыль.
Расплавленный металл выпускали в летку, и от него шел голубоватый дым. Литейный двор как будто наполнялся молочным туманом. Люди томились от жажды даже в зимнее время. Бочонок с подсоленной водой стоял в углу, к нему то и дело бегали напиться, но это не прибавляло сил.
Андрей старательно учился у опытных рабочих, как нужно держать носилки, как сбрасывать и поднимать, не делая лишних движений. Больше всего тянуло его узнать само доменное действие.
Андрей часто стоял за спиной мастера, когда тот «колдовал» у печи.
Однажды Петрович обернулся и не то с досадой, не то насмешливо спросил:
— Не видал чугунного молока?
Андрей честно ответил:
— Как не видал, да научиться хочется, твою тайность охота познать, Петрович.
— Ты что, стервец, удумал?
Петрович ударил Андрея по спине, но похоже не со зла.
— Никому тайности моей познать не дозволено.
И снова гудит домна, все сильней и сильней гудит она. От поворотов водяного колеса сотрясаются пол и стены поддоменника.
…Как-то в конце работы Петрович дернул Андрея за рукав.