Один из солдат был убит. Оставалось еще девять человек. Сержант, командовавший ими, подняв пистолет, кричал:
— Помни присягу, ребятушки! Поспешайте, заберем злодеев в полон! Эй, вы, окаянные! Кидайте оружие!
«Да ведь это Ванюшка Некрасов!» — узнал атаман усольского приятеля-протоколиста.
— Ванюшка! Это я, Андрей Плотников.
Сержант молча начал целиться в него. Расстояние было не больше двадцати шагов. Андрей вышел из-за прикрытия.
— Стреляй! Стреляй в старого друга, сволочь!
Раздался выстрел, пуля свистнула возле уха.
— Худо же тебя учили, Ваня, воинскому артикулу.
Атаман взвел курок и выстрелил старому приятелю в лицо. Тот зашатался и упал. Солдаты, потеряв командира, стали пятиться к лодке.
— Наша взяла! — кричал Трехпалый.
— Обожди радоваться, — предупредил Блоха. — Вон еще едут.
И верно: еще одна лодка с десятью солдатами направилась к берегу. Несколько человек с нее навели мушкеты. Раздался залп, и Шкворень, хватая руками воздух, свалился под откос.
Находившиеся на берегу солдаты снова пошли в наступление.
— Что делать, атаман? — спросил Чиж. — Не устоять нам.
— Отходить надо, ребята, — посоветовал Блоха. — Тут я все тропки знаю. Как-нибудь доберемся до Уткинской пристани, а там на Сылву, на Каму.
Атаман согласился. В тяжелый и долгий путь по лесным буеракам тронулись они, пробираясь сквозь чащобу, через мочежины и гари, переправляясь через лесные топи и таежные речки. Колючие лапы елей хлестали их лица, не давали покоя комары.
Блоха с трудом передвигал ноги. Рана загноилась. Однажды на привале он расстегнул ворот рубахи, и Андрей с содроганием увидел у него на груди черные пятна.
— Умру я, братцы. Оставьте меня здесь. Я вам помеха.
Никогда Андрей не испытывал такой жалости и душевной боли за другого, как сейчас.
— Не оставим. Понесем на носилках.
Тут же сделали носилки и понесли Блоху, сменяясь по очереди.
Умирающий слабо стонал, качаясь в такт шагам, наконец, попросил остановиться. Его положили под густой пихтой, чтобы не мочило дождем.
— Прощайте, — сказал тихо Блоха. — Не смерти боюсь, жалко, что жизни настоящей не видел…
Со слезами на глазах Андрей держал в своей руке его холодеющую руку. Из груди друга с хрипом вырывалось короткое дыхание. Трудно, мучительно умирал старый бродяга.
— Блоха, родной ты мой! Скажи хоть слово.
Умирающий остановил на нем потухающий взгляд.
У него началась предсмертная икота.
Зарыли его тут же под разлапистой пихтой.
Возле Уткинской пристани повстречали Юлу, изнуренного, оборванного, еле державшегося на ногах. Он рассказал о том, что во время боя двое были убиты картечью враз, а Заячья Губа, Чебак и двое рудничных попались в Кыну полицейским служителям.