— Пошто не в очередь? Что я худого сделал? Не поеду!
— Отведаешь батогов, — пригрозил Кублинский, однако не стал связываться, вспомнив, что самое главное его поручение — побывать у Нарбутовских и доставить Аннушку.
«Губа не дура у Ефима Алексеевича: не девка — мед», — подумал он с завистью.
Дворецкий ушел, а Гришка продолжал бушевать. Он неистово ругался и жаловался товарищам.
— В воскресенье свадьбу играть собирался… Что же это, ребята? В самую душу плюнули.
Ребята сочувственно говорили:
— Конечно, Григорий, неладно с тобой поступили, да ведь, сам знаешь, деваться некуда.
— Ты, Гришка, нюни не распускай, — сказал Никешев. — Сразу после работы укройся где ни на будь.
Максим Чеканов тоже советовал:
— Тут дело неспроста. Гляди, не зря на тебя озлился наш супостат.
Григорий застонал от ярости.
— Я ему кишки выпущу! Жизни лишусь, а за обиду отплачу.
— Не мели попусту, становись к горну, — оборвал его Чеканов. Гришка замолчал, поднял с полу клещи и принялся за работу.
Ветер свистел в щели. Буйно хлестала вода в вешняках. Маховое колесо тяжело опускалось, и фабрика вздрагивала при каждом его повороте. В горнах неистово клокотало пламя.
Отработав урок, Григорий пошел домой.
Избенка у него была некорыстная. Узенькие, подслеповатые окошки, дырявая крыша. Манефа, мать Григория, хоть и была служителева вдова, домоводство правила не на широкую ногу.
Сухощавый, с огненными карими глазами, смугляк Григорий после работы любил покопаться в саду. Но сегодня даже не заглянул туда.
— Дай, матушка, поесть! — устало попросил он, снимая войлочную шляпу. Черная тоска лежала на сердце.
— Все готово, дитятко, — отвечала Манефа.
На столе, накрытом изгребной скатертью, уже поставлены были чашки и тарелки с неприхотливой едой. На то имелась причина: Григорий копил деньги на свадьбу. Все мысли его были сейчас о невесте. Надо бы передать ей, что посылают его на сплав, проститься. При мысли об этом кровь прилила к лицу: «Ну, изверг! Погоди, придет наш час».
Он скинул армяк, сел в красный угол, как подобает хозяину, и принялся есть.
Манефа, подперев щеку рукой, смотрела на сына и рассказывала о заводских «приключениях».
— Наказание было опять…
— Кому? — оторвался от чашки Григорий.
— Заводским женкам.
У Григория заходили на щеках желваки.
Неожиданно вошел Василий Карпов, зять Григория.
— Садись за стол, — пригласил тот.
— Еда в рот не лезет, Гриша.
— Что случилось?
— Такое, что и не слыхано. Баб наших драли лозанами в аптекарской бане… И мою Парашу… сам хозяин стегал.
— Парашу?
Григорий бросил ложку.
— Сестру?
Василий опустил глаза.