— Я уже говорила. Точнее, пыталась. Но вы не знаете мою мать. Она никогда не слушает, что я ей говорю. Она объявила, что мне необходимо знакомиться с правильными людьми, получать приглашения на правильные мероприятия и посещать правильные места.
— Попробуйте перетянуть на свою сторону отца.
— У меня нет отца. По крайней мере, я никогда его не видела; они с мамой развелись, когда я была совсем маленькой.
— Ясно, — произнес он и добавил, хотя и без большого воодушевления:
— Не грустите, вполне вероятно, что вам там понравится.
— Я заранее ненавижу каждую минуту этого «сезона»!
— Почему?
— Потому что на вечеринках я не знаю, куда деваться, не могу вымолвить ни слова в незнакомой компании и не представляю, о чем говорить с молодыми людьми.
— Ну, со мной вы прекрасно разговариваете, — ухмыльнулся Юстас.
— Вы совсем другой.
— Как это?
— Вы взрослый. То есть немолодой.
Юстас рассмеялся, и Вирджиния ощутила неловкость.
— Я хочу сказать, вас нельзя назвать молодым человеком, вам же не двадцать один или двадцать два…
Он все еще смеялся. Она нахмурилась.
— А сколько вам лет?
— Двадцать восемь, — сказал он ей. — Должно исполниться двадцать девять.
— Здорово. Хотелось бы мне быть двадцативосьмилетней.
— Тогда, — сказал Юстас, — вас бы здесь не было.
Внезапно похолодало, стало темнеть. Вирджиния начала зябнуть, взглянула на небо и увидела, что солнце скрылось за толстой серой тучей, предвестницей грозового фронта, надвигавшегося с запада.
— Вот и все, — сказал Юстас. — Хорошей погоде конец. К вечеру пойдет дождь.
Он посмотрел на часы.
— Уже почти четыре, пора отправляться домой. Как вы будете добираться?
— Думаю, пешком.
— Я могу вас подвезти.
— Вы на машине?
— У меня «лендровер», припаркован возле церкви.
— Вам не придется делать крюк?
— Нет, я проеду к Лэнион через пустошь.
— Ну, если вы уверены…
Всю дорогу до Уил-хауса Вирджиния молчала. Однако это было естественное, ненатужное молчание, комфортное, как разношенные туфли, не имевшее ничего общего с застенчивостью или отсутствием тем для разговора. Она уже и не помнила, когда чувствовала себя так легко в компании другого человека, — и уж, конечно, никогда не бывало с ней такого в обществе мужчины, тем более почти незнакомого. «Лендровер» был старый, с протертыми запыленными сиденьями. На полу в кабине валялись клочья соломы и витал легкий запах навоза, но Вирджинию это нисколько не оттолкнуло, ибо напомнило о Пенфолде. Она поняла, как сильно ей хотелось туда вернуться. Увидеть при дневном свете ферму и поля, посмотреть на коров. Вирджиния хотела, чтобы ей показали окрестности, провели по дому и пригласили выпить чаю в той чудесной кухне. Чтобы ее приняли как свою.