— С какой стати?! После обеда я должен быть в Бухаресте, а… Впрочем, черт с вами! Идемте! До ратуши и обратно. Но больше в моем присутствии вы не произнесете ни слова по поводу…
— Бессмертия Влада Дракулы, его болезненной жажды, упокоенной души и прочего, из области, которую вы называете бредовой. Клянусь честью!
Ночь и вправду была как-то особенно тиха нынче. Безлюдны улицы.
Темны дома — даже узкая полоска не проглядывала нигде из-за толстых ставней.
Однако ж мрак властвовал не безраздельно.
Высоко в темном небе парил, окруженный легкой желтоватой дымкой, огромный диск полной луны.
Яркое ледяное сияние струилось на землю.
Неживым и оттого, наверное, несколько странным казался этот свет.
Потеснив ночную мглу, он не столько прояснил картину окружающего мира, сколько преобразил ее.
Знакомые улицы казались чужими, устремленными в черную бесконечность. Дышали неясной угрозой, тайной, обязательно страшной и кровавой.
Ратушная площадь, скоро открывшаяся их взору, отчего-то напомнила сцену, залитую ярким светом невидимых прожекторов.
Черные, отполированные временем булыжники тускло мерцали, отражая и множа холодное сияние.
Представление еще не началось, но все вокруг замерло в ожидании.
И — видит Бог! — зрелище это страшило, еще не начавшись.
Кровь леденела в жилах, и холодные пальцы ужаса впивались в горло смертельной, безжалостной хваткой.
— Полный бред! Впрочем, легко объяснимый…
Рассудок доктора Брасова пытался противостоять наваждению.
Вполне возможно, что ему удалось бы справиться с приступом необъяснимого, почти животного чувства, всколыхнувшегося в душе, но времени для этого уже не осталось.
Внезапно Дан Брасов ощутил слабое прикосновение, похожее на легкий укол.
Боль нарастала стремительно.
В следующее мгновение ему показалось, что острая игла больно впилась в шею, чуть ниже правого уха.
И тут же превратилась в раскаленный наконечник стрелы или копья.
Так по крайней мере показалось Дану.
Ни о чем больше подумать он не успел.
Не успел обернуться и даже дотянуться рукой до раны — нестерпимая боль полыхнула в сознании, озарив его изнутри яркой, ослепительной вспышкой.
Потом наступила вечная тьма.
Маленькая стрелка часов на крепостной башне в этот момент, дрогнув, дотянулась до знака Овна — четыре гулких удара один за одним раздались в вышине.
Низкий мелодичный звон слетел на землю, поплыл над притихшей Сигишоарой.
Звук не успел раствориться в таинственной ночи.
Будто разбуженный им, в темных проулках сонного города вспорхнул, устремляясь в поднебесье, хриплый со сна, но уверенный крик петуха.