До сей поры у них с Потаповым все складывалось иначе. Он размышлял.
Она страдала, иногда, по собственному выражению, «скатывалась до бабства» — попеременно впадала то в депрессии, то в истерики и тихо плакала.
Однако оставалась рядом.
Тянула массу дел, разгребала обыденную рабочую рутину, в критических ситуациях включала на полную мощность свои аналитические мозги, подставляла плечо, спину, локоть…
Что там еще принято подставлять друзьям в трудную минуту?
Он становился все более частым гостем ее одинокого дома, порой — особенно когда настроение было скверным — оставался на несколько дней.
Но — размышлял.
Отношения с семьей давно уже были исключительно формальными, и это, похоже, вполне устраивало всех, включая жену и почти взрослого сына.
И тем не менее…
Полине памятна была одна — давняя уже, слава Богу! — новогодняя ночь. Тогда Потапов провел с ней премилый вечер, наполненный теплым мерцанием свечей, колючими пузырьками шампанского, запахом свежей хвои, но около одиннадцати засобирался домой.
Обида на короткий миг застила рассудок, скатившись «в бабство», Полина встала у двери с горе-классическим «не пущу».
Он вырвался, забыв в эмоциональном накале надеть ботинки.
Картинка была впечатляющей — стоило закрыть глаза, Полина и сейчас видела, как наяву.
Залитую лунным светом, заснеженную дорожку.
И Сергея.
Отбежав на безопасное расстояние, он остановился и, смешно перебирая на снегу ногами в тонких носках, отчаянно прокричал в темноту дверного проема: «Я никогда не брошу семью! Слышишь, никогда!»
Новый год она встретила в полном одиночестве и больше к этой теме не возвращалась.
Потапов был человеком слова.
Во всем.
К чему же лишние обиды и оскорбительные признания?
Потом случилась у него серьезная размолвка с властями, за ней последовал спешный отъезд, когда, по слухам, ордер на его арест был уже подписан.
Последний их разговор Полина помнила наизусть.
Ей ничего не грозит, сказал тогда Сергей, и это действительно было так. Но все же он предлагал ехать вместе.
— Нет, — сказала Полина.
— Это из-за нее?
Вопрос прозвучал как-то жалко, да и сам Потапов выглядел не лучшим образом.
— Нет. Я не вижу себя там. Вообще не вижу. Было бы у тебя дело, позвал бы — пошла не раздумывая. Работать с тобой люблю и умею. А так — просто сидеть рядом? До кучи, что называется? Нет, не смогу.
— А здесь?
— Займусь наконец психологией.
— Уверена?
— Убеждена.
— Что ж, вольному — воля.
Он уехал.
Канул в бездну, затерялся, как писали газеты, на каком-'то далеком острове.
А Полина действительно вернулась к своей любимой психологии, однако не в институтскую аудиторию и не практикующим консультантом, что в принципе было возможно.