И логично.
Неожиданно для многих, преодолев серьезные возражения более чем серьезных ведомств, она добилась права работать в крохотной воюющей Чечне.
По существу — теперь наконец хватало сил самой себе признаться — это было бегством.
А вернее, попыткой заглушить острую, злую тоску, что, не зная сна и покоя, беспрестанно грызла душу.
Было больно.
Заглушить боль могло лишь нечто из ряда вон выходящее.
Война подходила почти идеально.
Настоящая, страшная война, кровавая и беспощадная ко всем, кто попадал в ее цепкие, жадные лапы.
Полина оказалась в самом пекле, и… ей действительно полегчало.
Потом Потапов снова позвал ее.
Не просто так, а вроде бы повод подвернулся подходящий — снова была работа.
Отказать было бы сложно.
Да и не хотелось Полине отказывать Потапову вовсе.
В душе все еще жила мутная, тягучая тоска.
Жила, расположившись по-хозяйски, и убираться, похоже, не собиралась.
А новая встреча дарила надежду, пусть и призрачную — но все же.
Надежда, однако, явилась отнюдь не робким призраком.
Прямо в Heathrow, где Потапов встречал ее после трех лет разлуки, едва только отзвучали первые неуклюжие приветствия, он сказал, а точнее — заявил, прямо глядя ей глаза:
— И вот что, Поленька, что бы ни вышло из этой затеи с «Титаником» и соответственно как бы там ни сложилось дальше, я решил… Через год Алешке исполняется двадцать один. Независим и дееспособен по всем законам. Да и по жизни самостоятелен вполне. Словом, через год я, что называется, в полном твоем распоряжении…
— Ты что, делаешь мне предложение?
— Да. Но с отсрочкой на год.
— С отсрочкой, Сережа, бывают приговоры.
— Это у юристов. У меня своя система прав и обычаев.
Они еще некоторое время пикировались, шутя.
И внешне оба казались спокойными и даже беззаботными.
Что внутренне переживал тогда Потапов, Полина не знала.
Сама же с трудом удерживала внезапную дрожь рук и прилагала отчаянные усилия для того, чтобы справиться с дыханием. Его немедленно перехватило в тот момент, когда произнес он свое «с отсрочкой».
Год прошел.
Потапов по-прежнему оставался человеком слова.
Он регулярно, с педантичностью пригородного поезда, отходящего от перрона Victoria Station, звонил ей теперь вечерами.
Полина размышляла.
Впрочем, размышлять было уже не о чем.
Она просто готовилась к тому, чтобы сказать «нет».
Собиралась с силами, потому что даже теперь, когда окончательно и бесповоротно стало ясно: Сергей Потапов ей совершенно безразличен как мужчина и даже не очень приятен, пожалуй, — сказать об этом ему было непросто.
Но так случилось.
И сколько ни ломала Полина свою умную голову, взять в толк, когда именно и почему так случилось, она не могла.