Свободно и плавно поднимался я всё выше, выше. Ни с чем не сравнимый восторг раздувал мою грудь. Я был крылатым ангелом, повелителем мира. Даже солнце, едва высунувшееся из-за горизонта, было много ниже меня. Остановился я лишь под самым клотиком и чуть не расплакался, что выше карабкаться некуда. Моя лестница на небо закончилась.
Забегая вперед, скажу, что после этого случая мой страх высоты навсегда будто отрезало. Мачты манили меня, как в детстве притягивал ночной рейд, весь в огоньках корабельных фонарей. Но на рейд мальчишке было не попасть, а ванты — вот они. Всякую свободную минуту (особенно ночью, когда никто не видит) я норовил потратить на это волнующее упражнение: лазал по вантам и ходил по реям, причем скоро научился делать это, не держась за канаты. Довольно было представить, что идешь по лежащему на земле бревну, а качка делала задачу еще увлекательней — как приноровиться к волнам и сохранить равновесие. О том, что могу упасть, я и не думал. Всегда ведь можно ухватиться за канат — вон их сколько свисает.
Однажды, спускаясь с бизани, я услышал, как на юте, в курительном закуте за ахтерлюком, меня обсуждают матросы.
— У меня на хорошего моряка глаз вострый, — важно говорил Степаныч. — Даром что ль я его к капитану пристроил.
Голос потоньше (я узнал — Соловейко) протянул:
— Ну, это еще поглядеть надо. Смолка вон тоже по реям важно лазает.
Поглядите еще, самодовольно улыбнулся я, уверенный, что превзошел самую главную моряцкую премудрость.
Бывало, сяду на ноке, высоко над палубой, свешу ноги и разглядываю свою Деву, пытаюсь разгадать головоломную загадку. Как могла она попасть с пещерной стены в медальон? И что за женщина с нею рядом?
Хотя корабль всё больше удалялся от Севастополя, унося меня прочь от владычицы моей души, я уже не боялся, что мы навсегда расстались. Я чувствовал — не пытаясь понять это ощущение разумом, — что «Беллона» ведет меня по звездам верным курсом. В конце концов он приведет меня туда, где осталась половина моего сердца. Я возвращусь другим, не тем, что прежде. И может быть, тогда тайна раскроется. Потому что я буду к ней готов.
В моей жизни было много счастья, не буду гневить Бога. Кое-что повидал, претерпел испытания — и некоторые выдержал; всем сердцем любил, прикоснулся к чудесному, а еще мне сильно везло на людей. Но та недолгая пора, когда я состоял вестовым при капитанской каюте, вспоминается с несказанной приятностью, вплоть до щекотания в носу.
Славное было время!
Перепуганным кутенком попал я под опеку капитана второго ранга Платона Платоновича Иноземцова — так полностью звали командира «Беллоны». И сразу же словно выполз из сырого ущелья на свежий солнечный луг. Таких людей я больше не встречал. Наверное, их очень мало. А очень возможно, что на свете вообще имелся только один такой…