— Это вход для персонала, посетителям сюда нельзя!
Эдуар недовольно взглянул на нее.
— Я доктор Бланвен! — сухо заявил он, направляясь к кровати, которую вчера занимала Наджиба.
Эдуар думал, что кровать будет пуста, настолько мрачные одолевали его предчувствия, поэтому он даже вздрогнул от облегчения, увидев девушку, укрытую одеялом. Она занимала совсем немного места, казалось, что Наджиба наполовину была погружена в белую воду, из которой торчали только ее голова и часть торса.
Когда Эдуар склонился над девушкой, ее веки вздрогнули и поднялись. Он подумал было, что она пришла в сознание, но понял, что ошибся: ее взгляд по-прежнему ничего не выражал. Наджиба смотрела на него, но не видела.
— Здравствуй, — прошептал Бланвен, отыскивая под одеялом руку девушки.
Выражение лица Наджибы ничуть не изменилось; единственное, что она могла — это поднять веки. Ночная дежурная тронула Эдуара за руку.
— Вы ведь не врач, — беззлобно сказала она, — вам нельзя здесь оставаться.
В коридоре слышался шум моторов моечных машин, временами их резиновые бамперы глухо стукались о двери.
— Да, я ухожу, — ответил Эдуар, не трогаясь с места.
Кивнув в сторону девушки, он спросил:
— Как по-вашему, она выкарабкается или нет?
Дежурную, маленькую брюнетку, по всей вероятности, испанку, очевидно, возмутила сама жестокость этого вопроса:
— Вы с ума сошли — говорить такое при ней! Может быть, она слышит вас.
— Если она слышит меня, значит, она спасена! Привет, Кармен!
Эдуар круто развернулся на каблуках. Ему казалось, что он уносит с собой обещание. Во всяком случае, надежду!
Чтобы пробраться через грязь, Розина надела зеленые резиновые сапоги. Она смотрела, как громадный бульдозер карабкается по пустырю с угрожающей грацией стального чудовища.
Огромный ковш со страшными клыками вгрызался в земную плоть, вырывал из нее черноватого цвета кусок и укладывал его по кромке ямы. Затем махина возвращалась за новой порцией глины, с отчаянным ревом, который, казалось, невозможно было вынести, но папаша Монготье и ухом не вел.
Старик был похож на Филиппа Петена,[3] правда, с той оговоркой, что маршал Франции никогда бы не просыхал; невоздержанная жизнь и винище окрасили нос и скулы рабочего в фиолетовый цвет. Папаша Монготье носил каскетку легионера, что усиливало его сходство со знаменитым маршалом. Он ловко управлялся с бульдозером, но из-за малого роста его с трудом можно было разглядеть в стеклянной кабине.
Подойдя поближе к бульдозеру, Розина сделала знак остановиться. Монготье включил нейтральную передачу, но не заглушил мотор, потому общаться было все равно совершенно невозможно. Розина приказала выключить зажигание. Тишина наступила внезапно, в ней было что-то грубое.