— Я тебя все равно достану! — Юрка разозлился: сидит в конуре, делает вид, что в скверной истории ни при чем. — Давай как люди поговорим. Сегодня же. Все равно всех собак на меня не повесите! Мужичок не только за мной будет числиться!
— Сдурел? Это же телефон, соображай, чего лепишь! — заверещал Могильщик.
«Ага, проняло! — злорадно усмехнулся Фомин. — Испугался, крысенок! Погоди, я тебе хвост еще не так прижгу. Если не узнаю правды, из этой бодяги мне не выпутаться».
— Не знаю я ничего! Не знаю! — продолжал кричать Жорка.
— Знаешь! — оборвал Юрка. — Давай договоримся: где и когда, или я сейчас приду и высажу у тебя дверь.
— Перестань, мы не дети, чего пугаешь? — Жорка сбавил тон, заговорил тише. — Ко мне нельзя, понял?
— Я не пугаю, — заверил Фомин. — Скажи где и когда. Но обязательно сегодня!
— Хорошо! — неожиданно согласился Жорка. — Не будем базарить по проводам. Подходи через час к «Похоронке».
Бросив трубку, Юрка вытер пот со лба — говорить с Жоркой непросто, но главное сделано.
До места встречи с Могильщиком недалеко — спуститься по Садовому кольцу, пересечь под эстакадой улицу Чкалова и по Тетеринскому переулку подняться вверх, там и Радищевская улица. Можно еще короче: около Тетеринских бань свернуть во двор, пройти мимо баков с мусором, миновать пару гулких арок-подворотен. И вот она, «Похоронка».
Глеб вздохнул и полез в холодильник. Морозилка была давно пуста. Чертыхнувшись на собственную преступную бесхозяйственность, он прикрыл дверцу и начал осматривать основную камеру. Сиротливый пакет прокисшего молока, баночка майонеза, масленка, четыре яйца — при горячем чайнике и батоне свежего хлеба такое богатство просто подарок.
Прошедший выходной ознаменовался роскошным жирным борщом и тушеным мясом с малосольными огурчиками. Сейчас от роскоши остались приятные воспоминания да заплесневелые объедки в кастрюльке. Брезгливо приоткрыв ее крышку, Соломатин отставил кастрюлю подальше, чтобы не перебивать себе аппетит. А что делать? Это тоже одна из негативных сторон холостяцкой жизни.
Он критически оглядел кухню. М-да, вид, прямо скажем, неприглядный: на линолеуме расползлось темное пятно — след убежавшего утреннего кофе. Сглотнув тягучую голодную слюну, он посмотрел на стол. Там немым укором стояла кастрюлька с остатками прокисшего борща. Она и решила дело.
Глеб засучил рукава, намочил тряпку и протер линолеум. Остатки борща отправились в ведро, следом полетела тряпка — мыть их Глеб страшно не любил, а к уже грязным испытывал невыразимое отвращение.
Соломатин надел пиджак и пошел выбрасывать мусор.