Меня подбросило едва не до низкого подволока.
Э-э-э, нет! Так дело не пойдет! Румянцева с них достаточно! Госсекретов России они от меня не получат!
Вот олух-то, а?! Надо было раньше сообразить, черт! А вдруг не успею, вдруг прямо сейчас за мной придут?!
Рецептура нарисовалась незатейливая и надежная, как пенициллин: комбайн на пол, ботиночком сверху до победного конца, останки — в унитаз. Корпус у него крепкий до неприличия, но уж не крепче каблука.
Я взялся за дело со всей страстью, как и положено для Последнего Важного Дела в Жизни.
Страсть не позволила мне оперативно расстегнуть браслет — пальцы дрожали и застежка никак не желала поддаваться.
Я матерился вполголоса, рвал звенья, а они никак не рвались, но в конце концов осилил.
Тихий щелчок открываемого окошка в двери застал меня в скульптурной позе «Самсон избивает филистимлян ослиной челюстью». В том смысле, что я стоял в широкой стойке и замахивался «Сигурдом» с плеча, намереваясь долбануть электронную штучку о палубу.
Итак, раздался щелчок, в спину уперся чей-то ощутимый взгляд, послышался удивленный кашель. Я не успел, товарищи, и той малости не успел, что была на пороге минимума самоуважения!
— А?! — воскликнул я испуганно и обернулся.
— Бэ! — отозвалось окошко голосом, который я вовсе не ожидал, голосом Комачо Сантуша. — Зачем переводчик ломаешь? Рехнулся? Вроде не должен был — всего одиннадцать часов прошло.
— Комачо?! — не поверил я своим глазам; рука с «Сигурдом», прошу заметить, все еще на отлете.
— А ты кого-то другого ждал?
Я поспешно водворил «Сигурд» на место и подошел к двери. Помолчал (решал, что соврать).
Про комбайн даже Сантушу не стоило и догадываться.
— Чего замолк?
— Я… — помялся я, так как еще не придумал, — я в ярости!
Вот такая умная мысль.
— Ты свою ярость побереги для важных дел. А переводчик лучше мне завещай — вещь ценная, — сказал Комачо.
— Какие у меня могут быть дела? На парашу я могу залезть и без ярости, тем более что пока не хочется, — в голосе полынь иронии. — Стоило этим козлам из «Синдиката» навешать вам лапши, так мне сразу в морду, а потом еще и парализатором по почкам. Ты зачем пришел?
— Ну извини! — Я не видел, ибо общался с центральным сегментом Сантушева лица в стальном обрамлении, но был уверен, что он пожимает плечами. — Народ психованный, ситуация к шуткам не располагает, сам понимать должен. А ты человек новый, непроверенный.
— Ну и?
— Что «ну и»? Я задницу твою пришел спасти, вот что «ну и»! — В окошке показался обвиняющий палец Сантуша.
Ваш покорный слуга прикрыл глаза и бессильно ткнулся лбом в холодную сталь двери.