По ней-то и кинулся сейчас Костя, чтобы успеть перехватить всадника.
И успел!
Впрочем, завидя его, бегущего навстречу, всадник сам остановил коня.
Это была Вера.
Подбежав, он ухватился левой рукой за переднюю луку седла отдышаться, а правой принял протянутую ему руку и, сам не зная, как произошло это, поцеловал.
Но можно было подумать, что и не поцеловал, а только невольно ткнулся лицом - с разбегу.
Верочка принахмурилась, но ничего не сказала.
Удивляться надо было его зоркости: как только он мог признать ее в этом всаднике, да еще и за полверсты! Ее и в близи-то не вдруг можно было признать: она сидела верхом по-мужски и в мужском наряде. На ней был легкий, осенний, изящного покроя чекменек с перехватом, вроде казачьего, с каракулевой кое-где опушкой, и казачьего же вида маленькая папаха из серо-голубых, "с морозцем" смушек.
Черная челка ее лихо выбивалась из-под шапочки, тугие яблоки-щеки рдели - от езды ли, от встречи ли, темные, большие глаза сверкали.
- Костя, как это вы узнали меня?! - Это было первым ее вопросом.
- А вот узнал...
И ничего не посмел сказать больше, а только просунул руку под косматую черную гриву гнедого ее коня, в жаркое подгривье и ласково потрепал его шею:
- Ого! Под гривой у него, как в печке: гнали?!
- Что вы! Разве я не знаю... Костя, только вы осторожнее с ним: он ведь у меня страшно злой, может так хватить зубами!.. Он - киргизский, степной породы. Я его Киргизенком и назвала. Он чужих близко не подпускает. Его с поля каждый раз изловом берут - не дается! А меня знает, на один мой голос бежит! А вы с ним поосторожнее!
Конь, однако, не обнаруживал в отношении Кости никаких злых посягновений. Только звонко грыз удила да косился налитым кровью оком.
Верочка сочла нужным удивиться:
- Смотрите, Костя: вы его гладите, и он ничего!
- А лошадь всегда знает, кто его хозяина... кто его хозяину друг!
- Ах, вот как?! - И накопившееся в ней озорное электричество, подавленное внезапностью встречи, прорвалось. Она рассмеялась испытующе и лукаво: - А что же вы... падеж переменили?
Он молчал.
Со свойственной ей быстротой перехода она опять сделалась строгой:
- Все-таки я нехорошо поступаю: говорю с вами, сидя на лошади. Как будто вы - пленник или слуга!
И прежде чем успел он ответить, она уже соскочила на землю.
И, не давая ему словечка вымолвить, принялась хвастаться и конем, и своими познаниями в езде, в седловке и во всем, что относилось до лошадей:
- Он совсем молодой, посмотрите: все чашечки целы, не стерлись.
С этими словами она быстро, и впрямь умело, заставила лошадь раскрыть пасть и глубоко показать зубы: