Откуда-то притащили деревянную лавку, кто-то спрыгнул с коня на землю и принялся закатывать рукава черкески, потряхивая звеньями витой нагайки. Трое станичников сдирали с войскового атамана одежду с генеральскими погонами на плечах, обнажая ему жирную спину с задницей, подрагивающей свиным холодцом. Толстый человек с блудливыми глазами и вислыми усами сопротивлялся как мог, он норовил дотянуться до обидчиков и вцепиться в них зубами. Но терцы увертывались от оскаленного его рта, как бы походя наставляя теперь бывшему своему вожаку крепких тумаков.
— Не любо! Не любо!!! — ревела площадь.
— Вон с атаманского места, чтобы духом твоим не пахло.
Наконец все было готово, казачьего генерала привязали к лавке, рослый терец воздел нагайку и с оттяжкой полоснул ею по спине, на которой тут-же проступил кровавый след. Казак уже вздымал нагайку для следующего удара, видно было, что экзекуция недавнего своего начальника доставляет ему огромное удовольствие. После пятой оттяжки атаман закатил глаза, он все-таки нашел отдушину для зубов, вцепившись в край дубовой лавки. Скоро спина с задницей у него превратились в кровоточащее мясо с лохмотьями кожи, а сам он перестал подавать признаки жизни. Бывшего атамана схватили за руки и за ноги, грубо отволокли на край площади и как собаку бросили под кусты. Его помощники из многочисленных родственников не спешили подступаться к нему, сознавая, что в любой момент черед может дойти и до них.
Казачий беспредел происходил на глазах русских офицеров, не смеющих вмешаться в него, чтобы не навлечь на себя скорого гнева вольных людей. Штабники только дергали руками, хватаясь то за пистолеты, то за рукоятки сабель и страшась пустить их в дело. За площадью собралась толпа зевак из солдат с местными жителями, от них тоже не доносилось ни одного возмущенного возгласа. А круг между тем продолжал раскручиваться, на середину выскакивали атаманы юртов, небольших кутов, и простые казаки, каждый из которых высказывал свое мнение. Оно у всех без исключения сводилось к одному — атаманом Терского войска должен стать Панкрат Дарганов, сын Даргана Дарганова, храброго воина, покрывшего себя неувядаемой славой и во время битвы с Наполеоном, и после нее, когда ходил походами на горцев. Предложения прерывались выкриками "любо", скоро они слились в единый гул, затопивший площадь. Кто-то уже подталкивал Панкрата на середину, чтобы он дал добро на выборную должность, или отверг свою кандидатуру, что случалось тоже. Кто-то готовился вручить ему насеку, знак власти, отобранный у предыдущего ее хозяина. Глаза у Захарки с Петрашкой и Буалка, стоявших за спиной старшего брата и свояка, светились радостью, неслись восторженные возгласы от их женщин, успевших покинуть коляски и придвинуться поближе к герою. Не было вокруг ни одного лица, искаженного гримасой неприятия или недоумения, они у всех сияли пятиалтынными, только что отчеканенными монетным двором Его императорского Величества. Лишь Панкрат продолжал хмурить светлые свои брови, да покусывать поседевшие усы, по даргановски прищуривая глаза. Сейчас в них отражалось все, в том числе и то, что он, сын Даргана Дарганова, достиг той вершины власти, которой был достоин его отец и которой его лишили недобросовестные люди из русских господ.