Мертвая земля… какая там мертвая — живая. А под землей… вспомнился предсмертный хрип товарищей.
Генч бежал, пока хватало дыхания. Выскочил на забетонированную площадку и упал, уткнулся лицом в исцарапанные руки. Казалось, легкие сейчас лопнут, а сердце выпрыгнет. Понимая, что нужно двигаться дальше, Генч не мог шевельнуться, только хрипел и плевался вязкой слюной. Бетон… Если оно живое, то не доберется сюда. Глаза застилала красная пелена. Генч протер лоб, глянул на руку: да это кровь. На сучок, наверное, напоролся.
Тошнило, ноги немели. Собравшись с силами, он заставил себя сесть, подтянул автомат и сосредоточил внимание на зарослях. Оно могло прийти на кровь. В лесу зашелестело, загрохотало… Что-то огромное ломилось через валежник.
Генч прицелился в чащу и начал отползать, пока спиной не уперся в столб. Вот и все, добегался, гаврик. Мочевой пузырь скрутило судорогой, руки дрожали так, что ствол автомата метался из стороны в сторону.
Из темноты выскочил… длинный человек, огляделся и, держась за бок, поковылял дальше. Дышал он шумно и прерывисто. Лысая башка, остренький носик…
— Ромка! — прохрипел Генч.
Пришелец вздрогнул, пошел на голос и едва не споткнулся о распростертое тело.
— Ромка… ты это… Живой?
Кивнув, парень уселся рядом. Ото лба до подбородка тянулась царапина, черная в свете месяца. Автомат и фуражку он потерял. Он уткнулся в ладони и разрыдался. Минут пять он всхлипывал, стонал и хлюпал носом. Да, это тебе не безоружное быдло расстреливать.
— Ти… Тимка… там… Не смог, — судорожный вздох, — не помог…
— Солдат, — зашипел Генч. — Солдат! Хватит ныть! Мать твою! Оно ж на звук придет! Молчать!
Как ни странно — подействовало. Ромка заткнулся и бездумно уставился перед собой. Иногда он лишь едва слышно икал, прикрывая рот ладонью.
— Уходить смысла нет, — прошептал Генч. — Надо тут спрятаться, хорошо, что есть где. Идем.
Икающий Ромка потрусил следом за Генчем к полуразваленным пятиэтажкам.
— Бетонка. — Леон расстелил карту на колене. — Нам по ней километра три-четыре, потом повернем в лес. К городу.
— Как он называется-то?
Не то чтобы Вадима это действительно интересовало. Марш-бросок вымотал, не оставил сил ни на любопытство, ни на страх. Вокруг молчал лес, не зимним сторожким молчанием, а тишиной подземелий, где даже крысы не водятся. Не пищали над ухом комары, не стрекотали сороки, не шляндались под ногами полевки. Только скрипело вдалеке на одной ноте дерево. Грибов тут было много, но трогать их не решились: кому охота жрать крепкий, червем не тронутый, но диаметром в полметра рыжик? Никому. Да и аппетита нет. То «предчувствие пиздеца», которым Леона стращал староста Кот, накрыло участников похода. Вадиму хотелось разрушить этот траур, заорать во все горло песню. Не получалось.