Недавно Ректор на заседании Ученого Совета осветил интересный исторический факт: Россию пытался споить Запад. Споить, сторчать, развратить. Им это удалось — Борис Юрьевич не сдержал улыбки. Можно сказать, удалось. Потому что в Сибири ворочается промышленность, есть ведь земельники — дурные, но крепкие фермеры. Все — благодаря Институту, его поддержке, лекарствам, знаниям и координации. А на Западе — только пустыни. И, может быть, мутанты. Вот так-то, товарищи.
И все же. Взрослое население Москвы больно, и больно неизлечимо. Отбросы общества, стекавшиеся сюда последние пятьдесят лет, выжившие после войны… В те годы, как и сейчас, прав был сильнейший или подлейший. Эти отбросы вырастили достойную смену. Осведомители докладывают о росте детской проституции. Пяти-шестилетние девочки предлагают себя у рынка. У Красной площади. У разрушенных временем и алчными руками стен исторических памятников.
Борис Юрьевич никогда не выходил за периметр Института. Но любил Москву и слыл ее истинным патриотом. Для обожания не обязательна телесная близость, Москва была его Прекрасной Дамой, его Беатриче. Никто не знал о ней больше Бориса Юрьевича — таинственные изгибы истории, сокровенные складки архитектуры…
— Борис Юрьевич, — кашлянул докладчик, спиной к которому начальник стоял уже минут десять, — так каково ваше мнение?
— Не мешайте. Я думаю.
Докладчик замолк. Он потел, в кабинете воняло кислятиной.
Миграция зверей, кочевье мутантов, слухи о неведомом чудовище, о «мертвой земле», «гнилом тумане», просочившиеся даже сквозь периметр. Быдло, пытающееся найти защиту за стенами Института — впервые за много лет. Делегации разбойников-«баронов», в ногах валяющиеся у охраны. «Пустите, пустите, мы заплатим». Он приказал стрелять на поражение, но даже это не остановило быдло.
Напуганы. Все напуганы. Охрана — активностью москвичей. Солдаты — наглостью обреченных мутантов… Будто там, на юге, скрывается тварь, страшнее пули, смертоносней напалма… Ректор нервничает, деканы просят предпринять хоть что-то, а разведчики не возвращаются.
Воздушная техника ничего не обнаружила. Ни-че-го.
— Мобилизация, — решился Борис Юрьевич, — никакой больше разведки. Оборону усилить. Разработайте план, я посмотрю.
— Слушаюсь!
И в неизвестности сгинули сыновья. Близнецы. Рома и Тима. Как он дорожил ребятами, как любил их… В этом одна из проблем Института — нельзя лишать человека семьи. Теперь, когда ноющая боль в груди не покидала Бориса Юрьевича, он знал это точно. Все бы отдал, только обнять мальчиков, сказать им наконец: «Дети». Теперь знал и ругал себя, что не признался хотя бы пацанам. Выделял, отмечал, разговаривал по душам, был хорошим командиром. Но не отцом.