— Потешил, Рудик, потешил, — хлопает моего хозяина по спине рослый мужик с тараканьими усищами.
Какие они все лохматые! Вши, наверное, заедают. Один Голый, тот, что нас встречал, совершенно лыс. Наверное, и на яйцах волосы не растут. Облизывается, гнида болотная. Хочется ему. Понимаю, как не хотеться, когда вокруг одни образины. А тут ухоженная деваха, только из-под барона.
Сельсовет окончился. Приобретение Рудика никто не оценил. Бедный дурачок, завтра тебя на вилы подымут, даже неудобно.
Хозяин глядит волком. Толкает в плечо и орет:
— Иди, образина!
Вою, закрывая лицо руками. Возле хлева хозяина поджидает Голый, берет его под руку, отводит в сторону и шепчет на ухо, на меня кивая. Для устрашения пускаю слюну. Пить хочется, и слюна получается вязкая и неубедительная. Вот козел, и рожа моя перекошенная его не отпугивает. Действительно, что ему рожа? Лишь бы не сейчас! Придется его удавить… и на вилы подымут меня.
Вздыхаю с облегчением: не сейчас. Хозяин кладет что-то в карман. Сутенер, блин! Голый удаляется, на прощанье ощупав меня взглядом. Да, староста же запретил меня трахать.
Рудик заталкивает меня в «комнату для прислуги», запирает. Глаза постепенно привыкают, и из полумрака выделяются три силуэта. Один скорчился на «кровати», два сидят. Спустя минуту я уже различала детали. Лежала, укрывшись рогожей по глаза, девочка. Сидела, поджав ногу, худющая женщина неопределенного возраста. Напротив в такой же позе застыл мальчишка-подросток. Все они худые, грязные и вонючие. Смотрят. Главное, не забывать, что я — дурочка. Прикладываю руку к груди:
— Шаша.
Никто не реагирует. Бросаюсь к женщине, хватаю ее за руку и повторяю:
— Шаша!
Брезгливо освобождается и говорит:
— Уйди.
Ухожу и опускаюсь на солому, чтобы не нахвататься клопов и вшей. Девочка высовывает из-под рогожи рябую мордашку с курносым носом. Симпатичная девочка, хоть и худющая. Стараюсь не смотреть на нее и не думать о ее судьбе. У женщин здесь две дороги — в проститутки или в загнанные лошади. Хотя… шлюха в развалину превращается гораздо быстрее. Если бы не Леон…
Девочка вылезает из-под одеяла: высокая, уже начала оформляться. Лет двенадцать-тринадцать. Пальцы на руках длинные, тонкие, хоть и огрубевшие от работы. В затравленных глазах страх борется с любопытством. Поворачиваюсь к ней спиной. Раскачиваюсь из стороны в сторону. Я дурочка. Просто дурочка.
Смеркается. Петухи кукарекают, будто соревнуются, кто громче заорет. Мычат коровы за перегородкой, блеют овцы. На улице бранятся бабы, визжат дети. Кто-то играет на баяне и поет, ему подпевают пьяные голоса.