Дежурный по штабу ожидал меня на крыльце.
— Мне поручено провести вас к месту ночлега, — сказал он.
Я молча кивнул и, взяв оставленный ему на хранение чемоданчик, пошел вслед за ним к небольшому домику в зарослях высоких акаций.
Мы вошли в узенький и короткий коридор домика. Две двери налево и одна прямо вели в комнаты первого этажа. Небольшая крутая лестница привела к низенькой узкой двери — единственной на втором этаже.
Дежурный открыл ее ключом и пропустил меня в маленькую квадратную комнату с одним окном, к которому свисали ветви старой, густо разросшейся акации. В комнате стояли небольшой столик, узкая кровать с постелью на мягкой сетке, тумбочка с телефоном и графином с водой, три жестких венских стула. Окно было распахнуто настежь, на нижней его половине трепетали от ветра тонкие прозрачные занавески.
В комнате было чисто. От только что помытого пола веяло свежестью и прохладой.
Горничная внизу, — сказал дежурный, — если нужно — могу позвать.
— Спасибо. Разыщу сам, если понадобится.
— Если больше ничего не нужно, разрешите удалиться!
— Пожалуйста.
Закрыв за ним дверь, я задвинул чемодан под кровать и, не раздеваясь, сняв лишь ботинки, повалился в постель.
Проснулся я в полной темноте, посмотрел на часы: половина двенадцатого.
Свободно ориентируясь, достал из чемодана портативную рацию. Одел наушники. Склонился над шкалой и начал плавно поворачивать верньер. Волосок на шкале пополз к цифре десять.
Радиопередатчик Ползунова работал на частоте около десяти тысяч трехсот килогерц. Не прошло и часа, как в уши словно вонзились точки и тире очень высокого и сильного тона. Через три минуты Ползунов замолчал. Но после небольшой паузы снова послышались сигналы. Это Шварц давал указание своему шпиону.
Затем все смолкло, наступила тишина.
Я выключил рацию и уложил ее в чемодан. Включил свет. Сел к столу, к листу бумаги, испещренному точками и тире. Склонился над злополучным стихотворением.
Как и следовало ожидать, Ползунов докладывал о предстоящей передислокации, намекал на возможные перебои & связи, просил инструкции на случай отъезда. Шварц, наоборот, настаивал на связи по расписанию и требовал уточнения даты отъезда.
Аккуратно сложив и спрятав бумаги, я быстро разделся и лег в постель.
Первое, что я заметил, открыв глаза, — это ласковый, с золотистым оттенком, $уч солнца на потолке комнаты. Посмотрел на часы — без пятнадцати минут десять. Пора вставать.
Около двенадцати я вновь был на пороге киноаппаратной. В комнате была абсолютная чистота. Ползунов работал отверткой, склонившись над кинопроектором.