Долгое время у нас шел разговор с ханом калейрасов, и давно не встречали мы с братом такого умудренного жизнью и рассудительного человека. Он вспоминал прошлое, много говорил о будущем, а мы внимательно слушали его и крепко запоминали его слова. И вот, уже поздно ночью, когда мы собирались уходить, хан задал вопрос, к которому лично я, готов не был.
— Дромы, есть еще кое-что, что меня интересует. Если вы все же победите, кто из вас станет следующим каганом?
Несколько растерявшись, я задумался, и ответил Курбат:
— Каганом станет Пламен. Как считаешь, хан, каган Пламен, неплохо звучит?
Бильге пристально окинул меня оценивающим взглядом, надо сказать, что не в первый раз за вечер, кивнул и негромким голосом изрек:
— Да, звучит хорошо. Правильный выбор. Да здравствует каган Пламен!
Ничего я на это не ответил, слишком все как-то неожиданно произошло. Мы простились с Бильге и отправились спать. Завернувшись в попону, я уснул в ту ночь далеко не сразу и еще долго перекатывал на языке эти слова: «каган Пламен, ка-ган Пла-мен». Непривычно, но звучит, действительно, неплохо, мне нравится. Однако, это уже ответственность не только за свой отряд, но и за огромное количество людей, населяющих всю бескрайнюю степь. Большинство из них, еще ничего не знают обо мне, даже не слышали никогда, но я уже думал о них как о своих будущих подданых.
Следующим утром, нас вновь ждала дорога, юрты хана Бильге на месте уже не было, как и не стояла она здесь ночью, стада коров были угнаны, а все кочевье собиралось тронуться в путь, разбирало свои жилища и грузило весь нехитрый скарб на лошадей и нескольких верблюдов. Хан калейрасов ушел на юг, но остался его сын Шету и триста пятьдесят степных воинов, в большинстве своем, наши соплеменники дромы. Это были не мальчишки, не немощные старики, а хорошо обученные воины, все как один, от двадцати до сорока лет, на справных лошадях и при хорошем вооружении. Такой подарок в нашем нынешнем положении, когда мы выискивали воинов, где только возможно, дорогого стоил.
— Здравы будьте, братья! — выкрикнул я, подъезжая к строю своих, уже своих, воинов. — Готовы ли вы биться с врагами нашими насмерть, не щадя сил своих и самой жизни?
— Да-а-а! — ревом пронеслось над кочевьем.
Что тогда, в этот самый момент, творилось в моей душе, сложно сказать. Это была смесь нескольких совершенно разных чувств: гордость, радость, надежда и ощущение своей растущей силы, готовой выплеснуться из меня и затопить наших врагов, смести их с лица земли. Это же самое чуяли и воины, наверняка, многое претерпевшие за годы оккупации и познавшие, свое бессилие перед врагами. Ничего, теперь они с нами, а мы, естественно, с ними, и тем мы сильны. Только пальцы крепко сжатые в кулак, остановят врага, и сейчас, этот наш кулак начинал сжиматься.