— К вашим услугам…
Сержант проворно обхватил дужками металлических браслетов обе его кисти. Запорные устройства щелкнули. Качан скосил глаза: наручники были стандартные милицейские.
«Это ты зря, между прочим…»
У него было с собой чем их открыть.
— Шевелись…
— Как скажешь, командир…
Все приказания коллег и действия были знакомы. Оригинальностью не отличались. Теперь старший опер мог на себе ощутить их давящую бессмысленную тупость.
Втроем спустились с платформы. Старлей и сержант вышагивали, как и положено, по бокам. Старлей снова сунул руку с пистолетом назад в карман.
«Крутые ребята… — Качан не мог не признать. — Интересно, откуда они…»
Таких тут сроду не водилось.
«Может гастролеры? Заехали в чужой район, на бутылку сшибают…»
При случае следовало расспросить о них коллег. Домодедовские опера должны были тут всех знать.
Патрули подвели его к машине.
Со стороны все выглядело обычно: стражи порядка конвоировали бомжа или пьяного, а, может, и находящегося в розыске опасного преступника…
Сержант открыл заднюю дверцу.
— Забирайся…
Качан мельком оглядел машину.
Обычный патрульный «жигуль».
На водительском месте никого не было. Машину вел один из этих двоих. Рация была включена, оттуда, не переставая, выдавалась текущая оперативная информация. Патрули находились на дежурном приеме и были в курсе всех криминальных новостей и передвижений соседних постов…
Качана сунули на место позади шофера. Старлей отстегнул браслет на левой кисти Качана, замкнул на металлической ручке под крышей салона. В каждом экипаже придумывали свое. В их линейном управлении до этого пока не додумались.
«Чтобы пристегнть обычного задержанного?! Это уж слишком круто!»
— Может ни к чему, командир?..
— Помолчи, целее будешь…
Качан впервые взглянул на происходящее серьезно.
«Непонятно, что у них на уме…»
С такими следовало быть осторожнее. Качан представлял себе эту публику. Они вполне могли вывезти из города и высадить гденибудь в лесу. «Пусть выбирается на своих двоих…»
Наиболее оборзевшие так и поступали в отношении бомжей, цыган, проституток…
Теперь он рад был, что не сказал им, кто он.
Убоявшись ответственности, такие могли решиться на все.
Патрули вели себя странно. У них явно были какието планы в отношении его.
— Будешь шуметь… — старлей, стоя у открытой дверцы, ткнул его стволом в висок. — Замочу и брошу тут, на рельсы…
Угроза выглядела не пустой.
— И в жизни никто ничего узнает. Так?
Качан не ответил.
Как розыскник он не мог не признать его правоту:
«Глухой час. Труп под платформой. Сотня версий. Наши пути — мои и старлея с сержантом — нигде раньше не пересекались. Никаких причин для убийства: ни месть, ни ревность… На них никогда не выйдут. Ни одному розыскнику в голову не придет…»