Звонок о начавшейся у платформы уголовной разборке поступил в домодедовскую дежурку в начале третьего ночи. Звонила торгашка одной из коммеских палаток с привокзальной площади. У них там работали всю ночь.
— Милиция… — Голос сорвался. — Тут страшно, что творится! Рядом со станцией…
— Что конкретно?..
Женщина уже бросила трубку.
— В машину!..
Домодедовцы запрягли быстро. И ехали тоже. Но, как водится, пригнали уже к трупу.
За опорами переходного моста снег оказался полностью вытоптан. Всюду виднелись следы крови. В стороне валялась яркая трехцветная куртка…
— Вон он!..
Менты на ходу разделились. Часть тут же оцепила место происшествия и труп, остальные устремились дальше вдоль тротуара.
Было поночному безлюдно. Глухой милицейский час. Тускло горели огни.
Далеко бежать не пришлось.
Метрах в пятидесяти впереди виднелись отпечатки шин.
Недавно тут стояла машина.
— Ушли!..
— Не тебя же дожидаться…
Небо еще больше потемнело — дело шло к рассвету.
Все возвратились назад, к переходному мосту через Главные пути. К осмотру не приступали — ждали эксперта со следователем прокуратуры. Руководство. Речь шла все-таки не о краже — об убийстве…
Убитый — корпусной, полнотелый мужчина — лежал на спине. Без куртки. С короткой сильной шеи свисала золотая цепь. Сорочка на груди была разорвана: рану пытались перевязать.
Смертельное ранение оказалось огнестрельным. Слева над соском аккуратное пулевой отверстие окружал серый ободок — след пороховых зерен и копоти.
Стреляли с близкого расстояния…
Борька Качан — коренастый, накачанный молодой мент, в кожаной куртке, в очках, похожий на школьного преподавателя физкультуры — открыл глаза, с трудом оторвал голову от промерзшей перронной скамьи.
Электрички уже не ходили.
Близко сбоку нависал переходной мост через пути, он был пуст. В дальнем конце платформы негромко постукивал скребком высокий мужикуборщик, очищавший асфальт.
Стрелки часов под черным трафаретом «Домодедово» показывали конец второго часа. Выходит, он пробыл в отключке не менее сорока минут.
Неистребимый густой запах креозота, оставшийся от ушедших в небытие деревянных шпал, стоял в воздухе.
Качан нагнулся, содрал смерзшуюся корку снега, приложил к вискам. Снег таял между пальцами — колкий, в черной ледяной копоти…
Тошнило. Виски стянула боль.
Неожиданно он коснулся куртки на груди. «Молния» была расстегнута.
«Господи! Это еще что?!»
Полы оказались разъединены. Между тем он хорошо помнил, что ничего не доставал из карманов. Кто-то сделал это за него.
«Только не это!..»
Рука с хода скользнула вверх, под мышку.
