Мы изображали толпу, которая наблюдает за схваткой боксеров, оспаривающих титул чемпиона. Мы вскакивали и орали, когда режиссер подавал нам знак. Мы садились и шикали. Мы подавались вперед с выражением ужаса на лице. Мы свистели и улюлюкали, а под конец устраивали дебош, когда бледный и тощий парнишка на ринге, с виду просто заморыш, посылал чемпиона в нокаут.
Мы делали это снова и снова с 11 утра до 7 вечера. Еще ни разу в жизни я так не вкалывал.
Наконец режиссер скомандовал отбой.
— Шабаш, ребята! — рявкнул он через систему громкоговорителей. — Всем быть здесь завтра ровно в девять. Одеться как сегодня.
Рима потянула меня за рукав.
— Иди за мной и двигайся побыстрей, когда я скажу.
Мы пристроились в хвост длинной очереди взмокших от пота статистов. У меня тяжело билось сердце, но я гнал от себя всякую мысль о том, что будет дальше.
— Вот сюда, — сказала Рима и слегка меня подтолкнула.
Мы проскользнули на аллею, которая привела нас к заднему входу в третью студию, и без труда проникли под сцену. Первые три часа мы сидели как мыши в норе, боясь пошевелиться, но где-то около десяти рабочие сцены закончили свои дела, и в помещении не осталось никого, кроме нас.
Мы с жадностью закурили. Неяркий огонек спички осветил Риму, которая лежала рядом со мной в пыли. Она сверкнула на меня глазами и сморщила нос.
— Все будет в порядке. Еще полчаса, и мы сможем приступить к делу.
Вот когда я почувствовал настоящий страх. Надо было выжить из ума, говорил я себе, чтобы впутаться в такое дело. Если нас поймают…
Чтобы отвязаться от этих мыслей, я спросил:
— А этот Ловенстин, он тебе кто?
Она беспокойно заворочалась. Похоже было, что я задел больное место.
— Да никто.
— Так я тебе и поверил. Как ты свела знакомство с такой крысой? Он смахивает на твоего дружка Уилбура.
— Уж ты-то помолчал бы со своей полосатой физиономией. Кем ты себя воображаешь?
Я сжал кулак и саданул ее по бедру.
— Заткнись насчет моего лица!
— Тогда заткнись насчет моих друзей!
У меня мелькнула мысль.
— Ну, конечно! Это у него ты достаешь наркотики. У него на лбу написано, что он ими торгует.
— Ты ушиб мне ногу!
— Жалко, что совсем не пришиб. Значит, наркотики тебе дает эта крыса?
— А если и он? Должна же я у кого-то их брать?
— Надо было совсем спятить, чтобы связаться с тобой!
— Ты ведь меня ненавидишь, да?
— Ненависть тут ни при чем.
— Ты первый мужчина, который не захотел со мной переспать, — сказала она озлобленным тоном.
— Меня не интересуют женщины.
— Ты сидишь в таком же дерьме, как и я, только ты, похоже, этого не знаешь.
— Пошла к черту, — сказал я, выходя из себя. Я знал, что она права. Я сидел в дерьме с тех пор, как вышел из госпиталя, и, что еще хуже, мне стало это нравиться.