Он скользнул по мне своими черными воспаленными глазами, затем кивнул и вернулся в заднюю комнату.
Я пододвинул один из плетеных стульев к ее креслу и расположился, чтобы держать в поле зрения входную дверь.
Когда она возвращалась на место, я заметил, что у нее драные чулки, а туфли вот-вот развалятся.
— Совсем как в старое время, верно? — сказала она, усаживаясь в кресло. — Не считая, конечно, что ты теперь женат. — Она вытащила пачку сигарет и закурила, выпуская дым через нос. — Ты, безусловно, здорово устроился, если учесть, что все эти годы ты мог бы провести за решеткой, а может быть, даже удобрять землю тюремного двора.
Толстяк принес виски с содовой. Я уплатил, сколько он сказал. Бросив на меня испытующий взгляд, он опять скрылся в задней комнате.
Нетвердой рукой она налила себе большую порцию виски, затем пододвинула мне бутылку, но я до нее не дотронулся. Я смотрел, как она выпила ровно половину того, что было в стакане, а затем остаток разбавила содовой.
— А ты не очень-то разговорчив, — сказала она, глядя на меня. — Что ты поделывал все эти годы? Обо мне когда-нибудь думал?
— Иногда думал.
— Интересовался когда-нибудь, что я делаю?
Я ничего не ответил.
— Ты сохранил ту пленку, где записано мое пение?
Я избавился от этой пленки еще задолго до того, как попал домой; я не хотел иметь ничего, что могло бы напомнить мне о Риме.
— Она потерялась, — сказал я тупо.
— Да? Вот жалость! Это была хорошая запись. — Она глотнула виски. — И стоила кучи денег. Я надеялась, что она у тебя сохранилась, и я смогу ее продать.
Все шло к тому, чего я и ожидал.
Она пожала плечами.
— Раз ты ее потерял, я полагаю, ты не откажешься заплатить мне за нее? Ведь ты заработал столько денег.
— Я не собираюсь ничего тебе платить, — сказал я.
Она допила остаток виски в стакане и налила себе еще.
— Значит, ты женат. Для тебя перемена, верно? Я думала, что женщины тебе безразличны.
— Давай не будем этого касаться. Я думаю, нет смысла продолжать этот разговор. Мы с тобой живем в двух разных мирах. У тебя был твой шанс. Я своим воспользовался.
Она запустила руку под свою грязную блузку и поскребла ребра. Этот жест из прошлого неприятно отозвался в моей памяти.
— Твоя жена знает, что ты убил человека? — спросила она, глядя на меня в упор.
— Я никого не убивал, — сказал я твердым голосом. — И давай оставим в покое мою жену.
— Ладно, раз ты так уверен, что не убивал, значит, не станешь возражать, если я пойду в полицию и скажу, что ты это сделал.
— Послушай, Рима, — сказал я, — ты знаешь не хуже меня, что это ты застрелила охранника. Ведь поверят мне, а не тебе. И давай прекратим этот разговор.