Я возвратился домой.
Мой отец был управляющим в банке. Он не располагал большими средствами, но готов был поддержать меня, пока я не получу диплом инженера-консультанта.
Чтобы угодить ему, я вернулся в колледж, но месяцы, проведенные в действующей армии, а потом в госпитале, что-то во мне перевернули. Я обнаружил, что меня уже не интересует техника. Я просто не мог сосредоточиться. Через неделю я бросил колледж. Я рассказал отцу все как есть, и он выслушал меня с сочувствием.
— Ну и что ты будешь делать?
Я сказал, что не знаю. Зато я точно знал, что понадобится время, пока я смогу усадить себя за книги.
Скользнув взглядом по правой стороне моего лица, от опущенного века до шрама на щеке, он улыбнулся.
— Ладно, Джефф. Ты пока еще молод. Почему бы тебе не отправиться куда-нибудь, хотя бы для того, чтобы переменить обстановку? У меня есть свободные двести долларов. Возьми отпуск, а потом возвращайся и принимайся за дело.
Я взял деньги. Нельзя сказать, чтобы я сделал это с легкой совестью, зная о том, что у него нет свободных денег, но тогда я был в таком поганом настроении, что должен был уехать, иначе я бы попросту свихнулся.
Я приехал в Лос-Анджелес с туманной надеждой получить работу в кино. Эта надежда очень быстро рассеялась.
Мне было все равно. По правде говоря, я и не хотел работать. Целый месяц я слонялся без дела в портовых кварталах и много пил. В то время было немало ребят, которые по своей работе имели отсрочку от призыва. Они испытывали некое чувство вины перед теми, кто воевал, и всегда готовы были поставить им выпивку в обмен на рассказы о сражениях, но это продолжалось недолго. Очень скоро я оказался на мели, когда денег перестало хватать даже на еду.
Я привык приходить каждый вечер в бар Расти Макгоуэна. Это был бар, имевший определенный престиж, с видом на гавань, где стояли на мертвом якоре корабли, оборудованные под игорные дома. Расти перестроил интерьер под корабельную каюту, с окнами в виде иллюминаторов и множеством медных компонентов — истинным проклятием для чернокожего официанта Сэма, который должен был постоянно драить их до блеска.
Расти был в армии сержантом и воевал с японцами. Он знал, с чем мне пришлось соприкоснуться, и принял во мне участие.
При своем кругом нраве и грубой наружности он был отличный малый и ради меня готов был на все. Узнав, что я без работы, он сказал мне, что не прочь купить пианино, было бы только кому играть, и ухмыльнулся во весь рот.
Он попал в самую точку. Единственное, что я умел делать более или менее сносно, — это играть на пианино. Я сказал, что он может отправляться за пианино, и он купил его.