Казань показалась Якиму уменьшенным слепком с Москвы. Те же монастыри и церкви, только пониже колокольнями и потоньше стенами, те же пыльные мощеные улицы, правда, короче и у+же, те же купеческие особняки с магазинами-лавками на первых этажах, только выбор товаров хлипче и приказчики менее наглы. Да и голосами будут пожиже.
Остановились они в нумерах «Франция» на Воскресенской улице, кажется, самой главной в городе. Там же, только в нумере люкс, то бишь, с ванной и телефоном, жил Савелий Николаевич с супругой, замечательно красивой и вообще необыкновенной женщиной.
Он увидел знаменитого медвежатника близко на следующий день, когда Родионов пришел в их нумер. Это был человек чуть выше среднего роста и чуть старше средних лет, с серебряным налетом седины на висках и с глазами цвета стали. От него веяло силой и неукротимой волей, а цепкий взгляд, попеременно останавливающийся на членах команды Мамая, казалось, залезал каждому внутрь и рассматривал там то, что они сами никогда бы не показали постороннему человеку. Словом, если бы такой человек шел вам навстречу по узкой тропинке, вы, не задумываясь, первым уступили бы ему дорогу.
Разговор пошел о деле. Оказалось, Савелий Николаевич играл роль старшего фининспектора Наркомата финансов из Москвы, уже побывал в банке и осмотрел хранилище золота.
– Этих ящиков там сотни, – объявил он. – А еще мешки с золотыми монетами, которые мы можем вынести все до единого, золотые полосы и бруски, сложенные просто штабелем, как дрова. Зрелище, скажу я вам, весьма и весьма впечатляющее. Признаюсь, видеть подобного мне не приходилось. А за время своей… деятельности разного добра я повидал немало.
– Да-а, – протянул Ленчик. – Прямо Клондайк какой-то!
– И сколько того золота будет на деньги? – спросил Гриша, по своему обыкновению курящий одну папиросу за другой.
Яким помнил все до мелочей. Родионов обернулся к плавильному мастеру и, выдержав небольшую паузу, верно, для придания большего эффекта следующим словам, тихо произнес:
– Шесть с половиной миллиардов рублей, – он выдержал новую паузу и добавил: – И еще сто одиннадцать миллионов рублей ценными бумагами и векселями.
Мамай, выпучив глаза, закашлялся.
У Гриши свалилось с носа пенсне, и он прикурил новую папиросу от еще не потухшей старой.
А у Ленчика, верно, неожиданно ослабли ноги в коленках, и он плюхнулся задницей прямо на пол.
Все долго приходили в себя. Молчание продолжалось бы, наверное, еще, но его нарушила Елизавета Петровна, супруга Родионова.
– Может, вы не все золото будете… изымать и все-таки оставите им немного? – спросила она.