Периоды существования в согласии с верой сменялись периодами скептицизма или безразличия, а следовательно, не оставалось прежним и отношение к ней. Когда она в моде, ею легко проникнуться. По сути дела, в такое время нет необходимости в вере как таковой; в определенные эпохи и в определенных обществах людям запрещалось даже упоминать о вере в Б-га, ибо факт ее наличия считался столь очевидным, что обсуждению не подлежал. Неверие считалось признаком ненормальности. Кстати, еще совсем недавно советская карательная психиатрия ставила диагноз «шизофрения» лишь на основе «болезненного сомнения» в величии советской власти.
Обычно мы признаем требования общества, не замечая этого. Принимая их как должное, мы спешим с выводами и без тени сомнения соглашаемся с общеизвестными фактами и ежедневными реалиями. Однако когда дело доходит до Веры с большой буквы, все усложняется, ибо многие просто не в состоянии постичь ее.
Конец двадцатого века нельзя назвать эпохой Веры. В общем-то, мы верим, полностью или частично, в тысячи вещей (часть из которых — сущая чепуха), но утратили Веру в высоком смысле слова. Так сложилось, что мы живем в эпоху не рациональности и скептицизма, а, скорее, — легковерия и доверчивости.
Различие между двумя уровнями веры: верой в условную мудрость и Верой в Б-га — носит не психологический, а социальный характер. Человек, который утверждает, будто он ни во что не верит, делает неосторожное заявление. По-настоящему неверующий не смог бы ступить и шагу, ибо в основе каждого действия лежит множество вещей, принимаемых нами на веру.
Все традиционные религиозные конфессии проповедуют идеи, в которые люди должны верить; в то же время они предостерегают от ересей, которым верить не следует. Когда организованная религия вышла из моды, а наука, подменившая ее с девятнадцатого века, стала куда менее догматической и самоуверенной, это открыло широкую дорогу суеверию. (Этому немало способствовали теория относительности, теория первозданного хаоса и квантовая механика.) Интеллектуалы, и в особенности псевдоинтеллектуалы, восприняли это не как несчастье, а, скорее, как естественное явление. Настоящий агностик всегда готов поверить в любое суеверие, ведь для него не существует ничего абсолютно невозможного, как нет разрешенных или запрещенных верований. Он открыт для любой идеи или теории, любого «изма», допуская любую возможность. Такая позиция не позволяет агностику верить во что-либо до конца, но он верит во все частично.
Однажды к одному из величайших физиков двадцатого века Нильсу Бору зашел посетитель. К своему огромному изумлению, он увидел подкову, повешенную у двери «на счастье». Спустя некоторое время между ними завязались дружеские отношения, и гость спросил профессора, верит ли тот в то, что подкова приносит счастье. Бор сказал: «Вовсе нет». На удивленный вопрос: «А зачем же она висит у двери?» — он ответил, что подкова помогает даже тем, кто в нее не верит.