– Привет, милая, не знаю, помните ли вы меня? Я – Дорис Манн, мать Сьюзан.
Люси со странным выражением лица уставилась на Дорис, прислонившись к дверному косяку. Наконец она сказала:
– Да, мы встречались всего лишь три тысячи раз, как поживаете?
Глаза обеих женщин засверкали, каждая защищала свою территорию. Дорис поджала губы, затем растянула их в улыбке.
– Ну, знаете, беременные иногда…
Но Хани подошла к Люси, которая наклонилась, насколько смогла, и подхватила ее своими сильными, полноводными руками.
– А как поживает самая прекрасная крестница на свете?
Хани выгнулась и рассмеялась, запутавшись в завитых белокурых локонах Люси.
– А когда появятся маленькие? – спросила Хани.
– Скоро, – Люси покачала головой, – но не слишком скоро, детка, не слишком скоро. – Она посмотрела по сторонам: – А где же наша полоумная мамочка?
Дорис, присев на кожаную кушетку, деликатно прочистила горло и кивнула в сторону.
– Сьюзан на кухне: готовит. – Это прозвучало скорее как «Сьюзан на кухне: бреет голову». Дорис всегда вела себя так, словно страстью к кулинарии Сьюзан предавала все семейные ценности.
Люси отпустила Хани, притворившись обеспокоенной.
– Боже, что же вы мне не сказали? Лучше я Пойду и попытаюсь что-нибудь сделать. Господи Иисусе. Я надеюсь, это не… Это не… Мы ведь говорим не о гурманской кухне, правда? Иначе… ох, это уже слишком серьезно. Хани, дай мне телефон, мы позвоним в «Обед один-один».
Сьюзан, подслушав из кухни их разговор, раздраженно поджала губы. Учила ли Дорис Сьюзан джиттербагу? Да никогда в жизни. Хотела ли Сьюзан этого, нужно ли ей это было? Дело не в этом. Дело… дело в том… Так в чем же? Ну, скорее всего, дело в том, что Сьюзан хотелось иметь возможность учиться джиттербагу, но было ли у ее матери на это время тогда? Нет. А почему у нее теперь есть время на это? Да потому, что Сьюзан занимается этой гребаной готовкой! О, нет, не спорьте со мной я просто горничная, которая горбатится на кухне пока вы все наслаждаетесь жизнью. Если она услышит от Дорис еще хоть слово по поводу ее готовки, то запустит в нее поварешкой.
Что ж, может, ей и не вполне удавалось сохранять свежеприобретенное здравомыслие, но она хотя бы старалась. Возможно, все они правы. Может, нужно было просто полагаться на свои силы, что на деле сводилось к разговорам о странном наборе вещей, таких, как старое кино, биографии композиторов и ювелирные изделия. Если бы она придерживалась этого курса, вместо того, чтобы совершенствоваться в ведении домашнего хозяйства, наверно, она никогда бы не ввязалась в этот бардак.