Даниэль закрыла крышку, совсем забыв о приправе, которую она приготовила, чтобы бросить в котел.
— В Галифакс, к полковнику Лоуренсу, послали выборных, чтобы пожаловаться насчет ружей и лодок, — затараторила она. — Объясняли ему, объясняли — что хищники без отстрела расплодятся, тем более что и индейцы уходят, что даже путникам опасно будет ходить, не то что овцам! Пьер говорит, в петиции было сказано, что, забрав ружья, они не усилят нашей верности правительству, а только лишат нас средств самозащиты, и знаешь, что им на это ответили?
Она прямо кипела от негодования. Да, теперь Солей видела: в Даниэль уже не осталось ничего детского.
— Что она наглая и мятежная. А петиция была такая мирная, так все хорошо было изложено, насчет нее с папой советовались и с Пьером, так что, представляешь!
Каково? Они забирают наше имущество, и мы еще после этого наглецы?! Да еще потребовали, чтобы мы тут же приняли эту их присягу! Конечно, те, кто передавал петицию, отказались.
Час от часу не легче. Солей облизала разом пересохшие губы.
— И что дальше?
— Месье Грегуар попросил позволения вернуться и посоветоваться с земляками, которые помогали составлять петицию, — досказала Барби, опускаясь на скамью, как будто ноги ее уже не держали. Пальцы ее все разглаживали невидимую складку на юбке. — Тогда всех бросили в тюрьму на острове Джорджа, посреди бухты в Галифаксе. Только месье Грегуара отпустили, он там заболел, едва до дома добрался. Сын его с ним там был, того не отпустили.
У Солей все похолодело внутри.
— Боже мой! — выдохнула она едва слышно. — Что с нами теперь будет?
— Кто знает? — эхом отозвалась Барби.
Солей никогда не слышала такой горечи, такой беспомощности в голосе матери. Она негнущимися пальцами повесила сушиться полотенце. Да, теперь наверняка даже их отец понимает, что все так просто не решится. Что же им делать? И что англичане позволят им делать?
Акадийцы были удивительно мирными и законопослушными людьми. У них не было судов, потому что, собственно, не было и преступлений. Правда, англичане считали преступлением контрабанду, но для акадийцев это было не более как способ выживания, на который их толкало безумие тех, кто ими правил. Когда между кем-либо из местных жителей возникал конфликт, дело либо улаживалось по взаимной договоренности, либо передавалось на решение соседям.
Впрочем, если бы даже кто-нибудь попытался апеллировать к властям, например в споре о границах того или иного владения, власти отказывались от вынесения какого-либо вердикта. Говорили, это из-за того, что иначе создался бы правовой прецедент, подтверждающий, что акадийцы действительно имеют какие-то права на землю, которую англичане предназначали для своих переселенцев.