— Нашему уважаемому Хрущеву, которого мы посылаем на Украину, иногда вожжа под хвост попадает. Нужно вожжи крепко держать тому, кто поедет наркомом. Там Кобулов сидит… Но Украина — не камера для кобуловских допросов. Там, кроме свинцовой ж…ы, голова и славянский дух нужны. — Сталин протянул руку: — Желаю удачи. Раз в квартал составляйте для меня политический обзор изнутри.
Эта обязанность — составлять политический обзор изнутри — осталась за Серовым и после Украины, когда Сталин возвратил его в аппарат НКВД.
Серова припекало от ожогов с двух сторон: с одной — истекающая бессилием ненависть обойденного Кобулова и Папы, с другой — грозный, переменчивый самум сталинской защиты и покровительства, надувающий паруса его карьеры. Свирепо и туго надувал, по ночам иногда казалось, что вот-вот не выдержат паруса, лопнут.
Вторая ночь засады, как и первая, утекла впустую. Исраилов так и не появился в ущелье со своим штабом. Донесение источника — бандпособника, которого Ушахов завербовал за месяц до этого, оказалось пустышкой. То ли источник работал и вашим и нашим, то ли Исраилов выбросил очередной финт — внезапно изменил маршрут, как это делал уже не раз. Надо разбираться. Но это потом. А сейчас — отпустить опергруппу по домам и проиграть с замом Колесниковым один вариант.
Отпустив отчаянно зевающих скорохватов в аул, Ушахов пошел вдоль реки размяться, отогнать сон. Кобыла Ласточка, коротко и призывно заржав, двинулась вслед за хозяином, мерно поматывая торбой с овсом, надетой на морду. Колесников остался лежать подле потухшего костра, негромко уютно всхрапывал, завернувшись в бурку. Бурка смутно чернела сквозь туманную перину, плотно укутавшую дно ущелья перед самым утром.
Туман стлался метровым слоем над рекой, валунами, и идти в нем было непросто и непривычно — не видно, куда наступаешь.
Колесников проснулся от холода. Открыв глаза, приподнялся и не увидел себя: тело по самые плечи было укутано плотной розоватой пеленой. Сквозь нее едва темнела горка углей от прогоревшего костра. Черный ворс бурки усеяло серебристым бисером влаги. Где-то вблизи шумела, вызванивала невидимая река. На ее берегу, утонув по брюхо в тумане, стояла лошадь Колесникова с овсяной торбой на морде. Колесников разогнул скрюченное тело, осмотрелся. Подсвеченный солнцем туман клубился по дну ущелья молочно-мутным потоком. Из него там и сям выпирали корневища, макушки крупных валунов.
Ни Ушахова, ни опергруппы не было. Подрагивая от озноба, накинув на плечи бурку, Колесников пошел наугад вдоль каменной стены.