— Все это… стены… пытка тишиной, одиночеством! Это выше моих сил!
Гитлер подошел к столу. Сел. Примерился. С хрустом ткнул ложкой в яйцо, проломил скорлупу.
— Успокойтесь, Ева. На вас подействовала вчерашняя ссора. Забудем ее.
— Я схожу с ума! Отпустите меня! — она крикнула это ему в спину.
Адольф резко повернулся, с любопытством оглядел женщину:
— Что-то новое. Вы вообще сегодня новая. Почаще меняйте облик. Это идет женщинам.
— Я прошу вас, не держите меня здесь, иначе я…
— Ева! — Ацольф скорбно выпрямился. — Я несу свой тяжкий жребий не жалуясь. Ответственность давит на мои плечи. Я отвечаю за оздоровление мира на тевтонской основе. Вы отказываетесь разделить со мной эту ответственность?
— Я больше не могу! Отпустите меня!
— Куда? — быстро, с озлоблением спросил.
— Куда-нибудь… Ведь где-то еще есть трава, лес, птицы!
— Съешьте это! — неожиданно мстительно перебил Адольф, с маху цокнул ложкой по второму яйцу. Промахнулся, тюкнул еще раз. По скорлупе, по серебряной подставке пополз желток. — Ваш завтрак через полчаса. Мне достаточно одного.
«Эта квочка поразительно глупа. Не объяснять же ей, что у папаши Рема не принято было волочиться по жизни в одиночку… Вождю третьего рейха просто неприлично ворочать Европой в подозрительном одиночестве, без бабы».
— Я не понимаю, зачем я вам? — в отчаянии крикнула Ева.
— Вы нужны здесь не мне! Истории! — бешено раздул ноздри Адольф. — Как подруга фюрера! Я скорблю оттого, что вынужден объяснять вам вашу высокую миссию!
— Я же не нужна вам как женщина! Десятую ночь вы запираетесь от меня!
— Десятую? Вы не ошиблись в счете? — Он изогнулся, цепко глянул на нее снизу вверх. — У вас юбилей. Поздравляю. Вам полагается подарок. Сообщите Шмундту, какая порода животных вас устраивает. Кот? Собака? Дрессированный еврей на цепочке? Вам их доставят скопом либо поодиночке, как пожелаете. Надеюсь, любая из этих тварей утолит вашу похоть, пока я занят государственными делами.
— Это старо, Адольф. То же самое вы говорили фрау Бехштейн во время вашего бессилия. А она пересказывала всему Берлину, — сказала Ева. Она уже почти не слышала себя, слепая ярость затопила ее, погасила чувство самосохранения.
— За-мол-чи… — свистяще выдохнул Гитлер.
Он захлопнул дверь. Запер ее на ключ. Бросил ключ на пол под тонкую спицу солнечного луча из окна. Запаленно дыша, рухнул на кровать, сгорбился, уперся кулаками в жесткий матрас, обмяк. Под угольно-потной челкой, косо влипшей в известковый лоб, блуждали глаза. Хищно шевелилась под носом влажная щетка усов. Отдышался, встал. Прошелся, подрагивая ляжками. В груди едким комом жгла злость.